— Вот…Подошёл.
— О чём это она? Из шатра не расслышал.
— Болтает про свого божка. Грит, что не нужн драться с эльфами, что спасать нужн. Под стенами спеть Его имя. И сё.
— Что, всё?
— Стены, грит, им прям на бошки упадут. Только верные спасутся
— Кто же ей стены Нилена разрушить позволит? Он мне целиком нужен.
— Грит, бох еёшный.
Гридан стиснул зубы. Неужто фанатичка решила его отравить и захватить власть над армией? Где только суховей Вольгота носит.
— Проводи меня к ней, — холодно произнёс король.
Рядовой аж на месте подскочил от такой чести и мигом бросился в толпу.
— Разойдись! Расступись! Короля пусти! — вопил он, лупя по спинам товарищей.
Солдатня торопливо уступала дорогу монарху, пока Гридан медленно и необратимо приближался, Тунгалаг продолжала:
— Эльфы не понимают, как слабы без Древа-угнетателя. Когда падёт проклятый Нилен, лесные земли содрогнутся. Духи Мерцающего леса взвоют о пощаде, когда Элерегию накроет тьма Его ладони!
— Пускай заодно прихлопнет Имиона, — выкрикнула дородная эльфийка с щелью между зубами чуть ли не Гридану в ухо, — Заперся в Элерегии, и зад свой бережёт, покуда добрые эльфы мрут.
Солдатня охотно поддержала настрой боевой подруги. «Если я в один миг соберу армию и уведу её за границы эльфийских земель, приятно подумать, что с девкой сотворят сородичи за слишком тесные связи с врагом», — промелькнуло в голове Гридана сладостная мысль, пока эльфийка беззаботно поддакивала Тунгалаг, чью сальную голову уже было видать между широкими спинами солдат.
— Придёт день, и падут стены столицы эльфов, кентавров, а затем и динолинов, — продолжала она, — Гномы не смогут противостоять армии Единого. Они либо примкнут великому народу, либо сгниют в подземельях! Дни малых рас сочтены, и истинно верующие сократят их срок.
— А если я не верю в твоего божка, фанатичка? — послышалось из толпы.
— Ты можешь не верить в Единого, брат мой, но ты здесь, значит веришь в силу Его наместника, а значит веришь и в Него.
— Я здесь ради золотишка!
Сборище вновь взорвалось смехом и одобрением. Тунгалаг пришлось прервать речь в ожидании возобновления тишины. В надежде на скорое восстановление порядка, она примирительно подняла ладони.
— А ну ша! Тихо! — пытался перекричать толпу сопровождающий короля рядовой. Ему явно было стыдно за откровенность товарищей. Но Гридан не тешил себя надеждами о честности сброда, что Вольгот собирал в спешке перед походом, заманивая их всеми обещаниями, на какие могли клюнуть бедные и отчаянные.
Обученная королевская армия была слишком мала для борьбы с кочевниками, что уж говорить о борьбе с целым миром. А в годы правления Родгада королевский дом воевал редко — спасибо зыбкому соглашению с Волатом, отцом Вольгота. За то время прокалённые солнцем и обточенные ветрами солдаты размякли и обрюзгли. И об одной мысли о дальнем походе через Лживое море большинство постыдно сбежало. Немногие оставшиеся стали наставниками зелёных новобранцев, что прежде держали только лопаты, да серпы. Всего за полгода свинопасы и неудачливые тавернщики обучились держать меч, натягивать тетиву и метать копьё. Но лучше прочего своре удавалось бесчинствовать.
— О, Ваша Светлость, — заметила короля Тунгалаг, — Рада видеть вас на проповеди, да ещё и в добром здравии.
Веселье толпы быстро сошло на нет. Над стойбищем повисла тишина. Рядовой, что провёл короля к фанатичке, как верный пёс ждал похвалы от хозяина, но маленькая женщина поглотила всё внимание Гридан. Взгляд жёлтых глаз впился в лучезарное лицо Тунгалаг. Внутри бурлил гнев, что вырос из страха и недоверия. Фанатичка опоила его дурманящими травами и тут же ринулась читать ядовитые проповеди, противоречащие политике короля. И, как на зло, едва ли не каждый солдат внимал её речам. А её фамильярность? Звала короля по имени, обращалась, как с дитём. Неужели думала, что дурман сотрёт это из памяти, поэтому и показала истинное лицо? Оставить такое безнаказанным? Нет. Фанатичка получит по заслугам. Схватить её прилюдно и увести на допрос, всё равно, что во всеуслышанье заявить, что идёшь по пути Родгада. Но как унять полыхающую в груди злобу? Неужели отец тоже всего-то боялся, поэтому и летели головы с плеч.
— Мой король?