— Тунгалаг! Тунгалаг! — позвал Подковка громким шёпотом в щель полога.
— Можешь войти, — ответила Вещь.
Подковка юркнул в душно натопленный шатёр и тут же наткнулся на жену. В шатре было совсем тесно. Всего-то узкая кровать, очаг посередине, низкий стол напротив входа и корыто. Вещь чесала мокрые волосы Тунгалаг горячим гребнем. Фанатичка же, укутанная в простой потрёпанный халат, сидела на постели скрестив ноги лицом к стене.
— Единый! — закричал он чуть не в ухо жене, — Единый, — повторил Подковка опомнившись и понизив голос, — Он дал возможность выполнить твоё поручение.
— Чего же ты ждёшь, брат мой? — прошептала Тунгалаг, — Единый ведет тебя по пути освобождения, а ты сопротивляешься, как мул, — она обернулась к нему, — Что с твоим лицом, Подковка?
Раб тронул налившиеся на лице отметины Таграта — вспухший нос, подбитый правый глаз с нависающим с брови фингалом, разбитые в кровь губы. Не впервой.
— Пройдёт, — отмахнулся он рукой с кожаным невольничьим браслетом, — Я водой-то студёной коня напоил, заболел он скоро, а дальше делать-то что?
— Что велит тебе Единый, — просто ответила Тунгалаг.
— Ничего не велит, наставница. Меня сотник-то хочет с собой взять, чтоб со сбруей за ним бежал, пока конь не опорожнится да не выздоровеет.
— На морду чихотные травы повяжут? Страшно за таким конём бежать, — Тунгалаг усмехнулась, — Верный способ вылечить коня от твоей работы. А конь-то громкоголосый? Это хорошо. А знаешь, вместе за сотником пойдём. Ступай на конюшню, пока тебя не хватились. Встретимся у пути, по которому отряды на север ушли.
Подковка вышел из шатра. Население лагеря сновало по дорогам не замечая невольника. Рабы уже разбирали часть шатров, опустевших после отбытия авангарда. Стойбище скоро снимется с насиженного места и двинется на север, как стая перелётных птиц. Сбитый с толку, Подковка брёл по грязи. Слишком сложные дела вертелись вокруг него. За такое рабы точно не становятся свободными после смерти, но наставница обещала свободу при жизни, да ещё и пойдёт на непоправимое вместе с ним, разделит грех, может даже возьмёт его на себя. Может подковерные игры стоят того? Вот станет Подковка свободным, возьмёт себе громкое имя, выкупит жену. Они вернутся в степные земли, поселяться где-нибудь на берегу Лживого моря и будут подальше держаться от Жилы, куда тянутся все оседлые. Уж Подковка, в детстве уведённый кочевниками в рабство, как никто другой знал, что единственную полноводную реку степных земель следует сторониться, как степного пожара. Именно возле неё заканчиваются сотни вольных жизней.
В тяжёлых размышлениях он добрёл до конюшни.
— Где тебя нечистые носят? — прорычал из-под навеса мальчишка-конюх с двумя полными вёдрами воды, — Снаряжай ишака, на нём за Тагратом поедешь. Как коню легче станет, седлай его и скорее назад. — Мальчишка-конюх огляделся, чтобы слова не попали в чужие уши, — Работы и без того полно, а Таграт, нечистый, рабами распоряжается.
Подковка коротко поклонился и похромал в конюшенный шатёр за снаряжением. В крошечном шатре, что был лишь на одну решётку больше, чем у Тунгалаг, навалом лежали сёдла, попоны. К решёткам шатра висели привязанные уздечки. Сквозь отверстие в центре крыши заглядывал белый лик Духа Апинеи, его света было достаточно, чтобы озарить тесное пространство. Но найти снаряжение каждого коня Подковка мог с закрытыми глазами. Теперь здесь было почти просторно — половина всадников уже покинуло стойбище. Невольник снял со стены нужную уздечку покладистого ослика, достал из кипы его попонку, навалил на спину большое мягкое седло Кнута, обмотался его уздой, повернул на выход и остолбенел: у самого полога серебряный луч падал точно в сундук с инструментами для подковывания. Крышка была поднята. Кто-то из слуг в суматохе забыл запереть инструменты. Из-под клещей зазывно сверкал копытный нож. «Неужто Единый и впрямь ведёт меня?» — подумал Подковка, от этой мысли грубая кожа покрылась болезненными мурашками, волнение перехватило дыхание. Кто он такой, чтобы перечить божеству? Подковка внял его зову и суетно вытянул нож на свет, наделав много шума. Он замер, прислушиваясь. Никто не обратил внимание на привычное копошение в конюшенном шатре, суматоха в лагере скрыла преступление. Подковка сунул копытный нож в голенище ботинка. Оружие вошло в него как раз.
Пока раб собирал в дорогу ишака и рядил на него чужое снаряжение, мимо, звеня шпорами, на хрипящем Кнуте промчался Таграт. Немного погодя следом поспешил и раб. У кромки леса верхом на коне его уже поджидала Тунгалаг с непривычно аккуратно собранными в низкий пучок волосами, из-под поеденного молью полушубка виднелась чистая голубая туника. Так скоро со стирки одежда верующей не успела бы высохнуть, может, она хранила запасную для особого случая. Конь фанатичке достался от советника — старый смирный мерин, но жил в конюшне отдельно от других лошадей рядом с королевским рыжим скакуном, поэтому теперь его легко было увести незаметно для старшего конюха.