— Вперед вихрем ускакал наш шанс, — лучезарно улыбаясь, сказала Тунгалаг, — Ничего, по такой погоде скоро догоним.
Подковка оглядел топкую землю, укрытую ещё кое-где еловыми иголками, поднял лицо к чистому ночному небу, точно тёмно-синий бархат, усыпанный кристаллами, но так и сообразил о какой такой погоде говорит Тунгалаг. Да и наставница не стала пояснять и двинулась в путь, ученик последовал за ней. Через лес рысили молча. Подковку трясло на ослике, мерин Тунгалаг шёл мягко, точно плыл. Скоро в лесу показалось разорванное сотней копыт авангарда серое покрывало весеннего снега. Он заскрипел под копытами, Тунгалаг сбавила ход.
— Не будем торопиться, — прошептала Тунгалаг, — От воли Единого всё равно не уйдёт.
По горбатой спине Подковки пробежал холодок. Перед глазами встал сундук, выбеленный светом Апинеи. То был лишь трюк, на который способен любой мальчишка, но Духи Неба и такой мелочи не даровали людям. Какая же власть лежит в руках Единого?
Из чащи донёсся конский визг.
— Это Единый?! — ужас сковал невольника.
— Это нелюбимый тобой конь торопился, вот и успел к Нему на поклон.
Подковка подогнал ишака, но Тунгалаг жестом приказала ему притормозит. Так конь и осёл продолжили неспеша пробираться по сосновому бору под доносившиеся из чащи стенания. Скоро к звериным стонам довалились человеческая ругань и рычание. Между деревьями показалась конская голова с налипшим на гриву снегом. Она то вздымалась, то снова глухо билась о землю.
— Будь рядом, брат мой, — прошептала Тунгалаг, — Не отводи глаз и не произноси ни звука.
Наставница спрыгнула с седла и привязала поводы к стволу дерева, стянула с себя полушубок и набросила на седло. Подковка молча повторил за ней, но в суматохе запутался в рукавах тонкой кожаной курточки, которая едва ли держала тепло.
— Чёрная плесень, где тебя носило? — зарычал сквозь зубы Таграт.
Подковка сорвал верхнюю одежду и вместе с Тунгалаг поспешил к сотнику разведотряда.
Таграт лежал на снегу в стороне от коня, одна его рука казалась длиннее другой. «Плечо порвал», — подумал Подковка, который прежде уже видел такое. Тогда боевой конь взбесился и резко дал в бок так, что вырвал плечо из тела конюха, которую вёл его под уздцы.
Кнут лежал на боку в луже, казавшейся чёрной смолой во мраке ночи. Конь слабо молотил ногами, одна из которых безжизненно повисла на лоскуте кожи. Из тёмной мякоти торчала белёсая переломанная кость. На подковы налип мокрый весенний снег, от тепла разгорячённого тела тот скоро стаял в лёд. Он-то и стал причиной падения боевого коня. «Животину не уберег. За такое с меня шкуру живьём сдерут и ею раны Кнуту замотают», — всхлипнув, подумал Подковка.
— Сюда иди! — гаркнул Таграт, — Чего пялишься, будто девку голую увидал?
Но Подковка не двинулся с места, он не мог отвести взгляд от Тунгалаг, которая опустилась у беспокойной головы коня, что силился подняться, но боль прибила его к земле. Фанатичка потянулась к торбе на носу Кнута. Тот привычно клацнул зубами, но плотная ткань обезоружила его. Тунгалаг не сдалась и ещё раз предприняла попытку коснуться коня. После недолгой вялой борьбы ей удалось ухватить за ремень и вытянуть конскую шею. Сверкнуло лезвие ножа и тут же скрылось в плоти. Кнут забился на снегу, жизненный сок толчками рвался из-под его челюсти. Тунгалаг навалилась на его голову всем весом и неразборчиво зашептала коню в ухо не то успокаивая, не то направляя в последний путь. Конские стоны, прерываемые бульканьем, скоро стихли. Глаза под длинными ресницами остекленели.
— Так и надо этой скотине, — послышался голос Таграта, — Когда до лагеря доберусь, конюху и всем его засранцам также глотку вскрою. Помоги встать, грязное ты животное, за руку только не тяни.