Ита зло рассмеялась. И стала рвать лозу. От этого часть будет непригодна в работе и растение пострадает, но в гневе лидеру огня не до разумности. Аэлик опешил. Чёрные ресницы затрепетали, будто эльф собрался расплакаться. Он отступил в чащу и уже собирался отказаться от своей затеи, но решился на последний манёвр:
- Почему ты смеёшься надо мной?
- Уходи!
- Я тебя обидел?
- Прочь!!!
Аэлик сорвался с места, как испуганный заяц, и скрылся среди деревьев.
В окружении попорченной лозы Ита стояла, пока окончательно на рассвело. Когда первые лучи солнца коснулись её, лидер стала молиться впервые со дня падения Древа. Она отчаянно просила своего небесного огненного покровителя:
- Огненный Дух Неба, прошу, дай сил рабу, что ты милостиво одарил частью своего могущества. Научи одинаково сиять как среди родных, так и среди чужих. Помоги направить жгучие слёзы в мирное русло. Не дай сгореть зазря. Великодушная Пратисия, что затмевает своим ликом младших братьев, не губи одиночеством рабу Иту... Прошу.
Ита постояла ещё. Глаза болели и слезились от яркого света, но ответа не было. Стоило ли ждать? И в прежние времена, когда прямой проводник между живыми и Духами рос у них под боком, небесные покровители ни разу не ответили Ите. Зачем же им теперь отвечать защитнику Древа, что не отдал за него свою жизнь. Ита собрала разбросанную лозу. На тын такая уже не пойдёт, но хватит на домашние мелочи. Попросила прощения у подранных в ярости растений. И пошла обратно в деревню.
Лидер задержалась в лесу сильно дольше обычного. Холод успел коснуться каждой косточки и теперь сотрясал Иту с головы до ног. На северной стороне моста её уже в волнении ожидал Брив. Издали завидев её, он перемахнул мост и поспешил помочь. Брив отнял связку лозы, нарочно коснувшись руки Иты.
- Не бойся, волки не стали меня жрать, сказали, что больно холодная.
-Ты снова уходишь в лес одна, ещё и в такой холод. Что, если ты замёрзнешь насмерть? Никакая лоза не стоит жизни. Если тебе так нужны ветки для работы, лучше мне скажи. Я целый обоз привезу. Ещё и с горкой!
- Если тебя за лозой посылать, ты точно ветки натаскаешь.
- Ветки, не ветки. Что нужно, то и принесу, - буркнул он, опустив голову, - Ты ещё и босая! Сама же видишь, все эльфы обутыми ходят...
- От того у них и трава низкая, и плоды мелкие, и козы вместо коров! - прервала Ита, - с землёй нужно делиться своей силой, только тогда она будет щедра. Как я соберу хорошую лозу обутой? Сегодня нарежу, сколько нужно, ничего не дам в замен, а на завтра всё зачахнет! Нет, что хочешь со мной делать, а ходить летом обутой, когда земля трудится и ей нужна подмога — это отворачиваться от Духов. Нет. От самого Древа Грёз!
Ита хорошо усвоила отцовскую науку. Рог редко ухаживал за садом, только выходил туда утром побродить среди деревьев, конечно же босым, и приговаривал: "Я крепкий. Сил во мне много. Берите от меня впрок". И деревья всегда давали обильный урожай. Особенно слива перед террасой. Отец часто сидел под ней, когда плёл новую работу. Мать Брива вообще считали странной, так как та даже зимой нет-нет да и выскочит босая побегать по озимым, чтобы уже ранней весной на урожай не нарадоваться. Что там передавалось спящей земле, знала только она.
Тем временем Брив продолжал поучать Иту. Она знала, причитания не закончатся, пока он не убедится, что руки у неё достаточно тёплые. Но была не против его опеки.
Ита знала, что хитрец то и дела её касается не только от беспокойства. Брив с прибытия в Мегену не заговаривал о замужестве, от чего она перестала рядом с ним держать ухо востро. Брив, как тень, всегда оказывался рядом, всегда улавливал настроение. В мире, где осталось, возможно, лишь двое лидеров, понимал её лучше других. Да и Лиланка, сидя на крыльце у ног Иты под предлогом обучения, беспрестанно рассказывала, какой этот темноволосый лидер замечательный. Со дня падения он действительно изменился. Черты лица утратили детскую округлость, волосы из женственных завитков распрямились в тяжёлые волны, на сытной эльфийской пище и честном труде раздались плечи. Да и сам Брив стал на порядок серьёзнее. "Начал обрастать мхом", - как говорили дома про молодых людей, что наконец становятся взрослыми.