Брив жалел его, понимающе подливал ещё. Но счтал, что идти через беды рука об руку со своим сердцем - пустяки. Любая преграда - лишь кочка. А вот остаться без сердца... Но в слух ничего не говорил.
Зимой болезнь, что унесла жизнь младшего Милановича, вернулась в деревню. Переполошённые эльфийки, как напуганные лисой наседки, наперебой вызнавали у соседок рецепт чудодейственного отвара, который вроде как кому-то помог от страшной детской хвори. А немногие мужчины безконца гнали коней за лекарем. Заглянула болезнь и в дом Мелины.
Алиет сутра канючила, щёки полыхали. Брив тут же бросил работу в кузне и сорвался за лекарем, благо тот был нынче в Мегене по делам. Притащил старика чуть не волоком в дом, где дочь уже как ни в чём не бывало, возилась с плетёными куклами, которыми Лиланка прежде очень гордилась, но теперь вспоминать позабыла. Лекарь со скрипучим голосом оглядел девочку в платке явно ей не по размеру с ног до головы. Точнее до лба, ушки и голову смотреть запретили все домашние. Не сыскав ничего подозрительнее отцовской настойчивости, старик пожал плечами и, ворча, возвратился к делам. Но перед уходом отшутился, что в Мегенской глуши скрывают эльфийскую принцессу. Брив сначала польстился, решив, что лекарь имеет ввиду красоту девочки, но Мелина его урезонила. Оказывается эльфийские принцессы покрывают голову, скрывая волосы от посторонних глаз. Говорят, будто локоны их длинной до пят и цвета такого чёрного, что даже свет в них меркнет. Прочие эльфийки, конечно, не хуже всяких там принцесс, тоже головы покрывают, как жениха подыскивать начинают. Но у простушек то косичка из-под платка выглянет, то чёлка. Для принцессы это позор. Она прячет волос с самых ранних лет. Только семья да супруг знают её непокрытую.
К детской горячке добавилась ещё одно несчастье. Скоро лесные звери стали дичать. Хоть эльфийские охотники и продолжали подкармливать взрослую животину, молодняк уже не так охотно шёл на контакт. Всё больше скалился, или спешил скрыться в чаще. Волки больше не помогали загонять кроликов и клёкочущих куропаток. Лисам стало легче влезть в хлев, чем охотиться в полях и огородах на грызунов. А кабан уже не считал зазорным напасть на двуногого, чтобы меньше шатался по чужой земле. От чего незадачливые охотники, сроду к такому непокорству непривыкшие, всё чаще возвращались с промысла ни с чем.
Обычно добродушный Милан с бродившей по лицу тихой улыбкой теперь стал угрюм. Всё, чему его учил отец, а прежде и его учил отец, стало прахом. Спустя столько зим нужно учиться ремеслу сызнова, ещё и учителя днём с огнём не сыщешь. Шататься по лесу в холод короткими днями напролёт было без толку. Поэтому Милан развесил по всему саду дощечки с криво нарисованными мишенями и целился по ним то лёжа, то стоя, то верхом, то ползком. Мелина пыталась ободрить мужа, мол, хозяйство нынче большое, нечего животину в лесу мучать. Муж лишь целовал жену в весок и отправлял восвояси. Так томился он до самой пахоты.
___________________
Трёхлетие Алиет отметила по лидерским обычаям. Именем её перед всей деревней не нарекали, хороводы вокруг для накопления жизненной силы не водили. Зато приходили соседи и многозначительно смотрели на неё, дарили интересные и не очень штуковины. Корили Мелину, что вероломно дозволила назвать дочь до трёхлетия, хоть и не родную. А потом досыта угощались.
Гадкий утёнок Лиланка хорошела день ото дня. Веснушки, покрывавшее всё лицо, прежде портили её. Но со временем они остались лишь на щеках и носу. Парни уже стали заглядываться на милановскую дочку. То невзначай прогуляются у тына, то помощь по хозяйству предложат, то как бы случайно перед ней прогарцуют. Мелина уже не пускала дочь из дому без платка, но разгорячённых молодостью эльфов это будто сильнее раззадорило. Так вышла она как-то в конце лета прогнать одного больно нахального. Повадился каждое утро перья на крыльцо таскать. Так дочка-дуреха давай их в косу вплетать. И ходит довольная, а с виду будто с курами дралась. Мелина, вооружённая метлой, да не простой, а для уборки навоза, сторожила жениха в полутьме занимающегося рассвета. Плотный туман, тянувши с реки, укрывал кавалера от глаз сторожихи. Шло время, а он всё не нёс проклятущие пушинки к порогу приглянувшейся девчонки. Даже петух, поглядев одним глазом на неприветливую погоду, ушёл досыпать. В доме тоже было тихо. В молоке тумана раздался тягучий звон. Но, прежде ритмичный, размеренный, теперь истерически дребезжал на южном берегу. Из хаты показался Милан. К звону добавились крики.