Скоро в хате поселился нехороший старческий запах. Но выветрить его мешала холодная зима, что студила хату скорее, чем успевала надышать свежестью. Мелина каждый день наполняла бочку в сенях свежей водой, чтобы стирать пеленки из-под мужа. Даже при малолетних детях никогда бельевые веревки не были переполнены. Нынче на сушку выстраивалась очередь. Ежедневная стирка сдирала кожу с и без того крепких мозолистых ладоней эльфийки. Влажные волдыри взбухали и больно лопались, а прорехи цвета коровьего мяса саднили даже в покое и не давали спать. Но и тогда Лиланка к белью не допускалась. "Больно молода для чёрного труда. Поживи ещё, " - повторяла Мелина закидывая грязные простыни в корыто.
Когда день уже пошёл в прирост, но зима ещё лютовала, Лиланка обратилась к соседу-гончару. Долго она рассказывала о горести, постигшей их семью. Гончар слушал и что-то калякал угольком на дощечке. А как закончила эльфийка свою печальную повесть, показал ей низкорослую крынку, больше похожую на пухлый блин. Лиланка вертела набросок и так, и эдак, но что это - сообразить всё равно не сумела. Гончар лишь заверил, что не позже, чем через три денёчка всё будет готово. В замен просил всего-то к сыну его младшему неказистому приглядеться. Приглядеться Лиланка конечно же обещала, но делать этого не собиралась.
Уже через два дня мастер над глиной пожаловал в хату Милановичей. Низкорослая крынка с удобной ручкой почти сразу пошла в ход. Эльф ловко подсунул её под истощавшего Милана. И спустя пару мгновений чистые простыни и легко отмывающаяся с глазури кувшина грязь довели Мелину до слёз. Она сотрясалась всем телом и клялась быть вечном долгу перед соседом. Тот лишь ласково пожимал её руки в кровавых мозолях и скромно просил не забывать о его мальчике.
С того дня жизнь в хате на окраине Мегены пошла на лад. Хоть Милан и сох, как картофельный куст. Гончарский сын чуть не ежедневно приходил колоть дрова или таскать воду. Помогал ухаживать за облысевшим главой семейства и всё не сводил маленьких близко посаженных водянистых глаз с Лиланки. Он старательно заводил разговоры, напевал прилипчивые песенки, ходил за ней, как тень, спешил помочь в маломальском деле. Лиланка же в упор его не замечала.
Концу зимы соседкам надоело выдумывать поводы, чтобы поглазеть на последнее лидерское дитё, что скоро увезут прочь. В Мегене появились новые хлопоты и сплетни, вытеснив истории об Алиет. В деревне с нетерпением ждали весны. Топили снег, дышали теплом на дремлющие ветви, воспевали Пратисию, чтобы та скорее повернулась жарким боком. Только в доме Мелины не поддерживали всеобщего веселья и молились о долгой-долгой зиме.
Гостям стали открывать с опаской, предварительно сыграв с Алиет в прятки. Коль снова заходили за пустяком, в тайне выдыхали. Если эльф заводил долгие беседы, что-то выспрашивал да высматривал, руки Мелины начинали дрожать и она прятала их под фартуком. А Лиланка скоро откланивалась и скрывалась за перегородкой, где чаще всего утаивалась курносая девочка. Эльфийская сестрёнка начинала игру в молчанку и тихонько одевала Алиет, ожидая материнского сигнала, чтобы прошмыгнуть в оконце и бежать скорее укрываться в оговоренном местечке.
Скоро от такого гостеприимства соседи и вовсе стали обходить Милановскую хату стороной. В Мегене поговаривали, что Мелинка с Лиланкой совсем без мужиков одичали. Только из-за шторок на прохожих зыркают. Что же с ними станется, когда Милан помрёт? Любопытно-то конечно было, да вызнать боязно. Только гончарский младшенький всё никак не мог позабыть дороги в ту хату. От чего стал очень знаменит среди главных сплетниц. Проходу парню не давали, до самого порога провожали, витиеватыми допросами задерживали. И снова о Мелине и Алиет забурлили толки.
Когда снежное одеяло на полях стало плешивить чернозёмом, в хату Милановичей пожаловал кузнец Лоэн, последний раз в доме бывавший ещё до свадьбы лидеров. Долго он стучал в двери, да звал хозяек. Те с перепугу отворять не хотели, только бегали по хате да хватались то за одно, то за второе. То бежать, то обороняться собирались да громко друг на дружку шипели. Пока Алиет не прошмыгнула мимо юбок и не отворила дверь.
- Подобру-поздорову, хозяйки, - начал Лоэн с непривычно длинного для него здоровканья. Ошеломленные женщины застыли, застигнутые врасплох, как оленихи при виде охотника, - Не шебуршите, я по делу.