Среди толпы послышались шутки.
— Нас-то заставил омыться, дядя Никита, — робко заметил один из последних, — а про «снохачей» забыл.
Никита досадливо махнул рукой.
— Чего напрасно слова терять, все равно не признаются.
— Да и стары больно, в холодную воду не полезут, — отозвался кто-то.
Толпа весело загоготала.
Один за другим прыгали в начинавшую снова замерзать воду голые «грешники», окунались в ней раз, быстро выскакивали с посиневшим и перекосившимся от холода лицом из этой импровизированной, очистительной купели, кое-как натягивали на себя оледеневшими руками тулупы и что есть мочи бежали к береговому трактиру.
Толпа у Иордани начинала редеть. Никита терпеливо дожидался последнего из «грешников» и сам совершенно продрогший вместе с ним побежал на берег.
— Ну, теперь можно и «зелена винца» испить, — проговорил кожедер, подбегая с парнем к трактиру.
Здесь уже собрались все «грешники», вполне согревшиеся после ледяной ванны.
— А, Никита Панфилыч, милости просим, достодолжное угощеньице для вас припасено…
У окна на особом столике, покрытом красною салфеткою, стояла сороковка водки и дымилась телячья поджарка с картофелем. Кожедер снял шапку, помолился на образа и, обратившись к молодежи, весело проговорил:
— Честь имею поздравить с праздником и с очищением… Затем, выплеснув сороковку в большой чайный стакан, он в два приема выпил ее.
— Иордан-то ныне больно удобен, — сказал кто-то из присутствующих, — только мороз сильно лют.
Никита довольно улыбнулся, с аппетитом уплетая поджарку.
1904