— Ушакова!
Голос Марии Васильевны резал уши. На задней парте, уткнувшись лицами в руки и притворно всхлипывая, рыдали две “красотки”, якобы обиженные, но то и дело глядевшие сквозь пальцы на реакцию классной руководительницы. Классная стояла рядом с партой Маринки, потрясая в воздухе только сегодня выпущенной, но уже смятой, стенгазетой:
— Это что такое? Какое ты имеешь право рисовать карикатуры?
Девочка возразила:
— Это вовсе не карикатуры! Даже мальчишки узнали в человечках Ольгу Чулкову и Светку Курослепову. Как они коготки на уроках красят, весь класс знает, а Александр Викторович им раз двадцать за это замечание делал. Вот я и нарисовала. Правда, похоже?
— Какое ты имела право позорить девочек?
Сашка Назаров не выдержал и крикнул с задней парты:
— Какое право имели эти девочки подводить класс? Мы, из-за этих дур, были оставлены после уроков на дополнительные занятия. Маринка хорошо их нарисовала, похоже! Молодец, Ушакова! Мальчишки, чего молчите? Что, Ушакова одна за весь класс отдуваться будет?
Класс загомонил. Мария Васильевна никак не могла успокоить разбушевавшихся пацанов и теперь не рада была, что завела этот разговор при всем классе…
Дверь толкнули. Она торопливо перевернула листок, забив его под газету, расстеленную на столе вместо скатерти. Кинулась натягивать маску, очки и перчатки, крикнув:
— Минутку! — Набросив бронежилет, распахнула дверь и извинилась перед вошедшим Силаевым: — Извини, задумался!
— Ничего. Все нормально, можешь не извиниться. И вообще, днем нас не бывает, отдыхай от своей маски. Запрись и отдыхай.
Марине за одни сутки до смерти надоело безделье. От нечего делать, утром на следующий день она сообщила Силаеву, что собирается сходить в горы на охоту. Мужик попытался отговорить:
— Опасно. Снег подтаял на склонах, обвал может случиться. Даже духи сейчас стараются не лазить по горам, а тем более стрелять. Весна начинается.
Степанова кивнула:
— Вот и ладно, что они не лазят. А я схожу. Скучно. Скорей бы работать.
Он вздохнул:
— Во сколько ждать?
Женщина взглянула на его часы:
— Часов в семь встреть у блокпоста.
— Хорошо.
В горах начиналась весна. Это было заметно по ноздреватому мокрому снегу в предгорье. Солнце еще только поднималось, а обтаявшие камни уже начали “дымиться”. Парок поднимался вверх, слегка клубясь. Из черных они превращались в серые на глазах. Степанова поднималась в горы. В руках находилась винтовка, за спину был закинут автомат. По карманам рассованы гранаты и автоматные рожки — на всякий случай. На поясе висел нож. Она не надела на себя только бронежилет. Ближе к полудню заметила вдали несколько движущихся по снегу точек. Навела бинокль и обрадовалась: горные бараны двигались медленно.
Направилась к ним. Взгляд наткнулся на свежий человеческий след. Автоматом в голове сработало: падай. Она грохнулась в снег за секунду до выстрела. Пуля ударилась в камень. Срикошетив, пронеслась над головой и вонзилась в снег, метрах в пяти. “Фу ты, гад, чуть не убил!” — запоздалый испуг пронесся в голове. Теперь требовалось узнать, где находится враг и срочно сменить укрытие. Плоский камень, за которым лежала, был ненадежен. Коленки начали промокать. Степанова осторожно повернула голову и осмотрелась.
В паре метров от нее впереди лежал здоровенный валун. Она приготовилась и прыжком преодолела эти метры. Падая, услышала новый выстрел. И снова пуля не причинила вреда, пройдя под ней и порвав куртку на животе. На этот раз она сумела определить направление. Решив уточнить, стянула перчатку с руки. Натянула ее на приклад автомата. Продолжая осторожно наблюдать в бинокль за склоном, высунула перчатку за камень и слегка пошевелила, словно бы разгребая снег. Выстрел не замедлил последовать. Марина отдернула автомат и нарочно вскрикнула.
Афганец попался: он вскочил, намереваясь перебежать поближе, пока раненый русский не смотрит. Марина выстрелила лишь раз и бегущий человек упал. Несколько раз перевернулся на снегу и замер, распластав руки. Она немного помедлила, а затем подошла к стрелку. Он был еще жив и в сознании. Пуля попала в средину груди и кровавое пятно широко расползлось по рубахе. Молодой парень лет двадцати смотрел на нее черными глазами в густых темных ресницах. Легкий темный пушок пробивался на щеках. Его смуглое лицо посерело. Он попытался дотянуться до старинной винтовки, валявшейся в метре от него.
Марина отшвырнула ее ногой и присела на корточки рядом. Отбросила в сторону его нож. Достав из внутреннего кармана бинт, вздохнула и принялась перевязывать, хотя понимала, что он не жилец. Парень тяжело навалился на нее и что-то шептал. Она вздохнула и женским голосом сказала:
— Жаль, что я тебя не понимаю…
Он вздрогнул и снова что-то сказал. Найдя местечко посуше, перетащила умирающего туда. Он смотрел на ее маску. Потом протянул руку и снял очки. Она не противилась. Увидев девичьи глаза, удивленно и резко вздохнул. В груди захрипело, горлом хлынула кровь. Он несколько раз дернулся, захрипел и затих. Рука с очками упала на снег, голова скатилась на бок. Афганец умер. Марина прикрыла ему глаза и забрав очки, снова одела на себя. И только тут заметила во второй его руке зажатый пистолет. Он собирался ее убить…
Она несколько мгновений смотрела на труп, не зная, что с ним делать. Затем перевела взгляд туда, где заметила горных баранов. Там уже никого не наблюдалось. Степанова подумала и оставила труп лежать там, где был. Подняла чужую винтовку, удивляясь ее тяжести и кинжал. Винтовка была старой, хотя и тщательно вычищенной. Забросила ее на плечо. Красивый серебряный кинжал сунула за пояс и начала подниматься вверх.
Часов около четырех ей удалось подстрелить куропатку и какую-то большую черно-коричневую птицу, выскочившую из-под ног. Не зная, что это такое, она решила захватить это добычу с собой. По виду она казалась съедобной. За ноги повесила трофеи на поясе и направилась в расположение бригады. Шла другой дорогой, оставляя тело убитого километрах в двух левее. Так ее учили: никогда не возвращаться одной и той же тропой.
Силаев стоял у блокпоста, поджидая ее. Его высокая крепкая фигура привалилась спиной к мешкам с песком. Увидев птиц на поясе, радостно воскликнул:
— Вот это ничего себе! Улара подстрелил?
Она спросила:
— Это кто?
Он схватился рукой за черную птицу:
— Вот это улар. Ты не знал? Горная индюшка! Вкусная! Я только один раз пробовал и то в Таджикистане. Как тебе его подстрелить удалось? Самая осторожная птица. — Вместе направились к палатке. Костя заметил чужую винтовку. Быстро спросил: — Смотрю, охотиться тебе пришлось не только на птицу.
Марина вздохнула:
— Стрелок был хорошим, только на простой трюк попался. Видишь? — Она повернулась и показала ему разорванную куртку: — Пуля прорвала, когда падал за камень.
— Искандер, ты убил его?
— Он умер у меня на глазах.
— Что ты почувствовал?
— Сожаление. Красивый парень. Лет двадцати… Хочешь, винтовку подарю?
— Ну, нет! Афганцы свои винтовки знают. Можно кровником стать. Я и тебе бы советовал избавиться от нее. Вот кинжал бы взял, такие у многих есть.
Марина вытащила из-за пояса нож и протянула ему:
— Забирай!
— Не жалко? Серебряный все-таки.
Она вложила оружие ему в ладонь:
— Забирай! Взамен пожаришь птичек.
Он хмыкнул и согласился.
Поваром Силаев оказался никудышным. Если с пером еще как-то справился и ощипал тушки, то дальше дело продвигалось туго. Он едва не сжег их, пытаясь обжечь остатки пера в печи. Вывалял в пепле и углях. С трудом вытащил из огня. Обе птицы стали черными, словно их протащили сквозь выхлопную трубу. Марина минут десять наблюдала за капитаном, а потом забрала тушки и скомандовала:
— Принеси воды и отмой копоть. Я сам сготовлю.
Пока капитан ходил за водой с ведром, выпотрошила птиц, заставив Фатеева и Осколкова отвернуться. Отойдя к стене палатки и спрятав руки за спину, смотрела, как Силаев моет птицу. Попросила: