Я киваю, Сьюзен переводит дух и продолжает:
— Ну и вот. В тот день я не смогла выйти на связь по этому зеркалу, с той стороны просто никто не отозвался. А на следующий день меня арестовали и зеркало отобрали как средство связи.
Ну... не так уж прямо везет, как казалось. Но все-таки лучше, чем ничего. Я достаю телефон и начинаю разбираться, где тут набор смс. Звонить Перси почему-то не хочется, проще узнать так.
— Я тебе не очень мешаю? — ядовито говорит Сьюзен.
— А? Извини, я задумался. Хочу узнать, где сейчас твое зеркальце лежит.
— Тогда ладно. А то я было подумала, что ты не заинтересовался моим рассказом.
— Что ты. Такого и быть не могло.
— Тогда удачи тебе и спокойной ночи.
— Угу, — только и говорю я, потому что все мое внимание уже занимает маленькая коробочка с антенной.
21:50 Исходящее сообщение: «Где хранятся вещи, отобранные у арестованных?»
21:52 Входящее сообщение: «Смотря чьи»
21:53 Исходящее сообщение: «Сьюзен Боунс»
21:55 Входящее сообщение: «Завтра узнаю»
21:56 Исходящее сообщение: «Спасибо. Тогда дай знать»
Все? Можно спать? Или еще кто-то жаждет со мной побеседовать?
...бывают бессонные ночи
Кажется, поток желающих со мной поговорить наконец иссяк, что неудивительно, не так уж много в доме народу. Я уже думаю было сбежать в спальню, пока дают (даже если там Рон, и даже если он вдруг храпит, сегодня мне это не помешает, я уверен!), но выйдя в коридор неожиданно понимаю, что из кухни веет чем-то сдобным и корицей.
Я, конечно, иду на запах и обнаруживаю на кухне Джинни (кто бы сомневался). Она сидит по-турецки прямо на полу и смотрит в духовку через дверцу, зачарованную на прозрачность.
— Теперь я знаю, почему мама всегда готовила столько еды, что всем нам хватало и еще оставалось, — мрачно говорит она, не отрываясь от своего созерцания. Я сажусь рядом и тоже начинаю смотреть. В духовке в круглой форме колыхается тесто. Кажется, оно недовольно своим положением и хочет на волю. До края формы ему осталось совсем чуть-чуть.
— И почему же?
— От скуки. И от нервов. Ты бегаешь где-то, все время занят чем-то важным и снова пытаешься нас всех спасти, а я ничем не могу быть полезной, даже если у меня есть палочка. Я даже аппарировать не умею. Могу только сидеть дома и стараться тебя не доставать.
— Джинни, ладно тебе. Вот увидишь, скоро все наладится. И спасать никого не надо будет, и я буду меньше бегать где-то. Ну, или бегать будем мы все, это тоже вариант. Смотри, сколько у нас тут народу, разве тут может быть скучно?
— А еще мне страшно, — монотонно продолжает она. — Вдруг нам всем снова придется воевать. Вдруг кого-нибудь убьют. Вдруг кого-то снова будут мучить. Мы все видели уже достаточно таких вещей. Достаточно, чтобы бояться.
Мне вспоминается Невилл с его лихорадочной жаждой действия и железобетонной уверенностью, что Ханна еще одной войны не выдержит. Наверняка он считал, что и сам не выдержит. Просто позаботиться о Ханне казалось важнее. Я чуть не говорю вслух «ты прямо как Невилл». Но вовремя останавливаюсь. Потому что понимаю: она не «как Невилл». Она действительно такая же. Ведь это она вместе с Невиллом и Луной была лидером школьного сопротивления — и продолжала им быть до Пасхальных каникул, даже когда Луны с ними уже не было. И хотя основной удар и основные наказания Невилл наверняка старался принять на себя, неизвестно, сколько шрамов я на ней обнаружу, если присмотрюсь.
У меня в голове тут же появляется множество бестактных вопросов, вроде: сидела ли Джинни спокойно на Магловедении в исполнении Кэрроу или тоже выступала, как Невилл? Почему у Невилла, Симуса и у многих других учеников Хогвартса, которых я видел в день битвы, на лицах красуются шрамы, а у девушек нет, и значит ли это, что их не наказывали, или дело только в том, что Пожиратели просто не хотели портить внешность чистокровных невест шрамами? Сколько непростительных получила Джинни за время своей учебы, учитывая что уж на пару-тройку отработок за столько месяцев она не могла не нарваться, но на самом деле их должно было быть куда больше двух-трех? И сколько времени потребуется, чтобы она смогла это все пережить, и Невилл смог бы пережить, и Луна смогла бы пережить и это, и плен, а я перестал обо всем этом думать?
Вместо того, чтобы сказать все это вслух, я просто беру ее за руку. И чувствую, а потом вижу три аккуратных длинных шрама, пересекающих ее левую ладонь с внутренней стороны. Мы сидим на холодном полу кухни, два придурка, и смотрим в духовку. Тесто тем временем прекращает попытки выбраться из предначертанной ему формы и становится все больше похоже на еду, а запах, очевидно, достигает второго этажа, потому что на кухне почти одновременно появляются Рон, Гермиона, Невилл и Луна. Джинни открывает духовку и начинает тыкать пирог какой-то палочкой, садистка, чтобы узнать, готов он или нет. Как будто он ей скажет. А потом мы просто сидим молча и пьем чай.