Но сегодня с ней трудно было разговаривать. Оказывается, девочка могла быть предупредительной и ласковой. Агата сказала совсем просто:
— Мне хотелось бы иметь мальчика.
И у нее слегка задрожали губы.
"Мальчика? Почему? Из-за Вентуры? Не знаешь, с какого боку к ней сейчас подойти..."
— Девочки лучше, они не такие озорницы.
Хотя я понимаю, что мальчик — ваша мечта.
(Все не то. Я не вникаю в смысл твоих слов, и своих тоже. Я разговариваю с тобой, а у меня перед глазами стоит гроб, как будто бы он нас разделяет. Скажи мне что-нибудь, пусть даже это будет тебе неприятно. Он лежал в убогой, ужасной комнате. Я не забуду ее, пока жива. А ты здесь, в этой изысканной комнате, обставленной со вкусом, комфортабельно... Он ведь был твоим мужем. Неужели тебе нечего сказать мне о моем отце? Неужели он не заслужил ни одного доброго слова?)
— Мама, почему он ушел? Можешь не отвечать, если не хочешь.
(Бедная мать, ты осталась совсем одна! Я жестоко осудила тебя. Не любила твоих подруг, твои сборища, твои декольтированные платья. А ведь вы были такими же молодыми, как я сейчас.
Для детей мать всегда остается только матерью. Мы, дети, забываем о том, что они тоже женщины... Теперь и я одинока. Ни Фройлан, ни ты не говорите мне тех слов, которые должны были сказать.
Но я наберусь терпения, потому что ты расстроена. Он плохо обращался с тобой. Он бросил тебя. А меня? Ведь я ему ничего не сделала.)
— Ведь я уже говорила тебе об этом, Агата.
Эсперанса слегка прикрыла глаза. "Она мне не доверяет? Почему Агата смотрит на меня таким наивным, открытым взглядом, словно сомневается? Откуда в ней взялась эта печаль?"
— Извини меня, ты права. Не будем больше об этом.
(Что я могу сказать тебе? Что он тебя обожал, что скрывался от всех вместе с тобой в детской, чтобы там работать, что смотрел на тебя как зачарованный, когда ты танцевала, что хотел встретиться с тобой и страдал из-за тебя, как не страдал и не искал ни той женщины, ни меня? Ты хочешь, чтобы я призналась тебе во всем и нанесла себе ущерб. Эгоистка! Эгоистка!.. Все дети эгоисты. Ей безразлично, что я расстроена, она требует.)
Но почему снова и снова спокойный голос твердил ей: "Если бы ты не терзала его своими деньгами... Если бы не сделала его жизнь невыносимой..." — "Дочери принадлежат матерям, Вентура. Моя дочь поверит мне".
— Мамочка...
(Нет, я не стану ничего скрывать от моих детей. Буду говорить им всю правду. Постараюсь понять их. С детьми трудно...)
Эсперанса боролась сама с собой, закрыв глаза, не шевелясь. "Я не могу посеять в твоей душе сомнение. Не могу своими собственными руками разжечь в тебе недоверие. У тебя никого нет, кроме меня. Я не хочу нанести тебе удар". А другой голос, откуда-то из потаенных уголков ее сознания, говорил: "Уж лучше бы я рассказала тебе об этом. Поверь, мне стало бы легче. Но я этого не делаю ради тебя же, заботясь о тебе".
— Мама, хочешь, я приведу к тебе девочек?
Но должна была прийти Рейес. А девочки непременно бы расшалились и не дали бы им поговорить. Мне пришлось бы отослать их со служанками...
— Спасибо, дочка. Приведи кого-нибудь из них. У меня немного кружится голова.
(Я не люблю их разлучать.)
— Ну что ж, раз так, пусть одна из них останется с нами. Ты права, мама.
Эсперанса сказала:
— Ты очень бледна. Хочешь выпить рюмочку?
Я велю принести тебе чего-нибудь, дочка. Тебе необходимо прийти в себя.
"О да, мне надо чего-нибудь выпить, чтобы прийти в себя", — подумала Агата.
— Нет. Мы сейчас поедем домой. Там пообедаем. А ты полежи, отдохни. Мы скоро вернемся.
Она не посмела сказать: "Я хочу быть с тобой рядом в четыре часа". Ей хотелось поговорить просто и задушевно, но это было трудно, просто невозможно.
— Фройлан, попрощайся с мамой. Мы уходим.
"Ты даже не представляешь, как мне одиноко.
У тебя своя семья, свой муж, свои дети, которые скоро должны будут прийти. Во всем виноват Фройлан". Но из глубины души снова донесся голос: "Такая дочь, какой она сейчас становится, тебя не устраивает, тебе нужна та веселая, беззаботная девушка, которую ты воспитала". Но тут же подумала: "Теперь, когда он умер, она постепенно снова станет такой, как была".
Дочь поцеловала ее с состраданием, и Эсперанса почувствовала себя униженной.
Агата спускалась по лестнице, устланной ковром, не держась за перила. Фройлан следовал за ней.
— После обеда вернемся к маме.