...– Синди, вернись! – Ринат неожиданно возникает из полумрака, словно фантом, рожденный лазерным лучом. Это ее ночной клуб. Ее бизнес. Заведение так и называется: «У Ринат».
Когда-то в детстве, да и многие годы после, сестра управляла моей жизнью. Я старше Ринат на год, но она родилась с таблицей умножения в голове. Дисциплинированная, целеустремленная. Родители всегда поручали ей следить за мной. Следить, чтобы я никуда не опаздывала, ничего не теряла, ни от кого не отставала. Они надеялись, я вырасту и стану такой, как Ринат. Нормальной. Понятной. Они не догадывались, что этот деспотичный верховный главнокомандующий в виде девчонки ниже меня на целую голову и младше на целый год управляет лишь моей внешней жизнью, а внутренняя не подвластна никому. Поэтому, когда однажды ранним июньским утром, вернувшись с выпускного бала, я объявила, что уезжаю в Ленинград поступать в университет, родители и Ринат неделю пребывали в шоке, только брат, перебирая струны гитары, смотрел на меня восхищенно и тихо напевал:
Не вспоминайте вновь про Ленинград,
Он превратился в муки ожиданья.
Ты любишь этот город на Неве,
А мне из-за него одни страданья.
Ему было тогда всего десять лет... Прошли годы, и вот с дипломом об окончании никому не нужного философского факультета я пересекла границу Израиля и спустилась по трапу в душную палестинскую ночь. Брат ждал меня около справочного бюро. У нас был с детства такой уговор: на всю жизнь, для всех вокзалов и аэропортов мира – встречаться около справочного бюро. Дым наших сигарет соединился в единое облако, запутался между жесткими пальмовыми листьями, а через два года я впервые курила около белого надгробного камня с розовой глиняной гитарой.
«Время – машина смерти.
Время – машина любви».
У меня часто звучат в голове строки его стихов...
Год назад Ринат разошлась с мужем – венгром. Сестра познакомилась с ним в Будапеште на блошином рынке, где торговала советскими елочными игрушками. В те времена она делала по десять челночных рейсов в год.
При разводе сестра отсудила у венгра дом и что-то еще, продала все это, сняла небольшую квартирку в тихом пригороде Будапешта и открыла ночной клуб. Я приехала к Ринат две недели назад.
Мы гуляли по новогодним проспектам, чуть припудренным снегом, рассматривали огромные корзины с рождественскими подарками, говорили о чем-то, но были бесконечно далеки друг от друга, словно я не улетала из Иерусалима в Будапешт. И вдруг сестра сказала:
– Знаю, никогда не смогу заменить тебе брата, но ведь я тоже родной человек и очень тебя люблю. – В глазах ее сверкнули слезы (или огни новогодней иллюминации?).
– Почему ты говоришь мне это?
– У тебя такой потерянный, несчастный вид... Хочу помочь, но не знаю как...
– Несчастный вид? Может быть... Видишь в витрине серебристый игрушечный самолет?
– Да.
– Загляни в иллюминаторы. На креслах сидят люди, а стюардесса предлагает им вишневый сок.
– – Да, действительно, все – как настоящее.
– Мы мечтали с братом сделать такой же, но это было невозможно. У нас в магазинах игрушек продавались лишь самолеты с нарисованными иллюминаторами.
– – Потому вы стали делать кораблики с человечками?
– Ты помнишь?!
– Да... Вы всегда хотели куда-нибудь уехать, улететь, будто вам было плохо дома.
– Мы мечтали о невероятных, фантастических местах!
– Пока не выросли и не поняли, что хорошо там, где вас нет.
– Наоборот, где мы есть. Лучше там, где мы есть вместе! То есть были...
– Подарить тебе этот самолет?
– Нет! Он дорого стоит!
– Глупости! Я очень хочу сделать тебе подарок к Рождеству. Думала купить кулончик на золотой цепочке или перстень, но ты равнодушна к украшениям.
Ринат исчезла в игрушечном магазине, а я осталась возле стеклянной витрины. Брат говорил мне однажды, что когда-нибудь в моей жизни появится человек, который будет счастлив исполнить мои желания. Я могла подумать о ком угодно, но только не о сестре...
Она вышла через несколько минут с большой коробкой, перевязанной двумя лентами – розовой и голубой, Глаза ее лучились сумасшествием, слова сыпались восторженной скороговоркой:
– Продавщица спрашивает меня: «Вы для кого покупаете – для мальчика или девочки?» Отвечаю: «Для девочки». Она перевязала коробку розовой лентой. Тогда я сказала, что девочка любит голубой цвет, и мне добавили вторую ленту.
Я почувствовала, как Ринат одинока, – ведь, наверное, впервые за свою взрослую жизнь она что-то купила в магазине игрушек. Сердце мое наполнилось жалостью. Оно словно напоминало о несправедливости. Детские впечатления довлели надо мной все эти годы, затмевая собой настоящую Ринат.
Вечер мы провели в кафе. Впервые я была искренна с сестрой, потому что искренность – самая большая плата за доброту. Постепенно открывала ей себя. Чувствовала – сестра нуждается в этом, как в чем-то очень целебном. Видела, как Ринат пытается понять меня, постичь непостижимое.
Рассуждения в данном случае бесполезны, и я приводила примеры из жизни:
– Мы познакомились с Рафи в бассейне. Через полчаса нашей беседы он включил телефон и заказал билет в Италию.
– Зачем?
– Венеция – самое романтическое место в мире. Я объяснила Рафи, что готова составить ему компанию на несколько дней, но о сексе не может быть и речи.
– Вот глупая! Он, конечно, сразу передумал и отменил заказ.
– Нет, наоборот – в Венеции Рафи снял два отдельных номера на разных этажах.
– Хорошо же ты его закрутила!
– Я никого не крутила, Ринат. Не умею крутить, да не хочу!
– Но ведь в тебя влюбился миллионер! Неужели ты не понимала, какие возможности открываются благодаря этому?
– Если действительно хочешь понять меня, не оценивай ситуации, не ставь себя на мое место, а просто слушай и воспринимай как есть. Мне трудно объяснить тебе, но я хочу это сделать... Может быть, впервые в жизни.
Видела, как сестра поборола обиду, словно проглотила разом кусочки сухаря. Я искала нечто очень образное:
– В Иерусалиме есть подземный туннель, его сделали древние ессеи за три тысячи пятьсот лет до того, как царь Давид захватил город и обратил его в иудейство. Через туннель в Иерусалим поступала вода из подземного источника, который находился за стенами города. Спустя восемьсот лет Израильское царство было разрушено ассирийцами, та же участь, несомненно, ожидала Иудею. Царь Хискиягу, который правил в то время, воплотил в жизнь три проекта по укреплению столицы Иудеи – Иерусалима. Одним из проектов было расширение туннеля. В семьсот первом году до нашей эры его начали пробивать двумя группами. Первая группа продолжала пробивать старый ход, а вторая пошла с обратной стороны горы. В какой-то момент евреи должны были встретиться... В скале, в кромешной тьме...
– Встретились?
– Конечно. Через четыре года.
– Наверное, они были хорошие математики.
– Математики?.. Может быть, но я больше верю в иррациональное начало их успеха. От их встречи зависела жизнь людей, дальнейшее существование святого Иерусалима. По-моему, они не могли не встретиться... Стояли по колено в воде, дробили каменные глыбы, молились Богу и верили. Верили... И вдруг услышали стук и голоса друг друга.
– Может, это красивая сказка?
– Нет, в конце девятнадцатого века, в тысяча восемьсот восьмидесятом году, турки нашли в туннеле каменный щит. На нем все это записано.
– Ты читала?
– Да. Щит хранится сейчас в Стамбуле в национальном музее.
– Почему в Стамбуле?
– Турки владели в то время Палестиной и все ценное, что находили, увозили к себе.
– Зачем ты рассказала эту историю?
– Мне кажется, мы тоже строим с тобой туннель. Идем навстречу друг другу, дробим камни, и я очень верю – встретимся.
– И тогда?
– Тогда наш с тобой Иерусалим не умрет. Не погибнет наш источник с чистой, живой водой. Значит, мы сохраним нашу дружбу навсегда. Я не люблю высоких слов, но не могу найти другого примера, более подходящего. Ринат, у нас нет с тобой ничего общего. Нас ничто не соединяет. Ничто. Но однажды будет проложен наш туннель. Твой и мой. Я очень хочу этого!