– Почему же вы так упирались?
– Да потому, что это не дудочка!..
...Ришар стоит у входа в ресторан. Большой черный зонт делает его похожим на агента ФБР. Даже букет белоснежных лилий он держит, словно опознавательный предмет. Я вдруг чувствую, как невыносимо соскучилась по нему. Огромный прилив радости предстоящей встречи десятибалльной волной бросает меня к Ришару. Счастливая, прижимаюсь к его холодной щеке, но он отстраняется, холодно произносит:
– Скромнее надо быть, Синди. Веди себя прилично, мы не в Будапеште.
Словно та же волна, только абсолютно противоположных чувств, отшвыривает меня. Задеваю беретом о стальную спицу зонта. Ледяная струйка с его глянцевой черной поверхности скатывается за шиворот. Нестерпимо хочется развернуться и убежать в дождевые потоки, в терпкий запах хвои, в мягкую, заволакивающую ностальгию пионерского лагеря. Я, наверное, так и сделала бы, но Ришар успевает схватить меня за хлястик куртки:
– Постой, Синди, не уходи. Извини. Мне нужно поговорить с тобой. Зайдем в ресторан, посидим в тепле. Ты вся дрожишь.
Меня действительно бьет озноб, но совсем не от холода. Не от холода дождя, а от холода Ришара, но объяснить это невозможно, как невозможно объяснить полицейскому, что такое шофар...
В ресторане уютно и тепло, словно в раю. Бордовый керамический камин пылает эвкалиптовыми дровами. Их тонкий запах поднимается к хрустальной люстре, и ее голубоватые подвески феерически сверкают...
...Рассеянно смотрю в меню, пока к нам не подходит официант, похожий на знак вопроса.
– Синди, выбрала?
– Нет.
– Возьми филе красной рыбы, здесь великолепно его готовят.
– Угу...
– Или запеченную форель?
– Или запеченную форель.
Ришар заказывает на свой вкус. На соседний столик приносят блюда с розовыми ломтями рыбы, белым грибным соусом в обрамлении разноцветных овощей и ярко-зеленого базилика. Тонкий запах деликатесов щекочет ноздри. «Ладно, – говорю сама себе, – не буду обращать внимания на его дурацкие теории, поужинаю по-царски и поеду домой». Желтые огни люстры отражаются в серебре вилок и ножей, в хрустальных бокалах с бордовым вином.
– Ришар, закажи мне сто граммов «Смирновской».
– Синди, зови меня Эфраимом.
– Ришар звучит красивее.
– Чушь.
– Мне больше нравится.
– К рыбе подают вино.
– А ты закажи еще водки.
– Напьешься, будешь ко мне приставать.
– Твоя самоуверенность переходит все границы! – Опять невыносимо хочется вернуться в дождь. Навсегда... Но Эфраим тут же чувствует это, кладет свою ладонь на мою руку:
– Синди, любимая, я желаю твоих приставаний в сотни раз больше, чем ты, но еще больше я желаю тебе счастья и хочу быть честным перед тобой. Ты чудесная, умная, красивая. У тебя вообще нет недостатков.
– Ну, это уж слишком. Просто необъективно.
– Подожди, не перебивай, мне и так трудно говорить. Ты способна осчастливить любого мужчину.
– – Я хочу осчастливить тебя.
– Синди, умоляю, постарайся понять. Не злись, выслушай до конца, попытайся быть объективной, мудрой... Я более десяти лет живу с женой. Чего мы только ни предпринимали, чтобы Равиэла забеременела! Ей очень тяжело. Многочисленные лечебные процедуры изнурили ее... Она святая.
– А я – ангел.
– Ты ангел – это правда... Скорее, ведьма в облике ангела.
– Конечно, очень удобная позиция! Я – коварная Лилит, я околдовала тебя магическими чарами, а ты – безвольный, слабый барашек...
– Дурочка, я люблю тебя!
– Конечно, но мое счастье, что родилась в двадцатом веке, а не в пятнадцатом, иначе такие религиозные фанатики, как ты, сожгли бы меня на костре. Издали бы постановление, что послана главным чертом сбить с пути великого праведника, а ты бы стоял, смотрел на языки пламени и думал: «Это повеление небес. Пусть она сгорит, и вместе с ней превратится в пепел неразрешимая проблема». А потом ты бы удостоился всеобщего уважения. Еще бы! Справился с женой главного черта, с коварной искусительницей Лилит – отправил ее на костер и очистился...
– Синди, давай вернемся в наш век и в нашу ситуацию. Я еще раз призываю тебя выслушать меня и попытаться понять.
– Не хочу слушать про твою святую жену.
– Синди, ты очень близкий мне человек, я испытываю огромную потребность быть искренним и честным с тобой. Ты – не любовница. Я отказываюсь воспринимать тебя как любовницу. Ты достойна гораздо большего, а быть любовницей – унизительно. Я прежде всего твой преданный друг. Навсегда. На всю жизнь. Это гораздо больше, чем любовь! В самые тяжелые времена буду около тебя. Сделаю все для твоего счастья. Это много, Синди, очень много! Может быть, сейчас тебе трудно понять, но через десятки лет убедишься, как я был прав.
– Меня не волнуют десятки лет. Будущее не ведомо никому.
– Умоляю, Синди, не перебивай... Я устрою твое счастье. Познакомлю с моими друзьями – неженатыми состоятельными и порядочными мужчинами. Кто-нибудь приглянется тебе, выйдешь замуж, родишь ребенка... И тогда моя страсть угаснет.
– Понятно, хочешь выдать меня замуж, чтобы облегчить свои страдания. Истинно по-дружески! Эгоизм высшей степени. Интересно, кстати, почему твоя страсть после этого утихнет?
– Верующему человеку категорически запрещено вступать в связь с замужней женщиной. Это так же невозможно, как с родной сестрой.
– Гениальное решение проблемы – трахаться со мной и периодически предлагать меня своим благородным друзьям.
– Синди, ну почему ты стремишься все опошлить! Как тогда в самолете – пописать в небо. Оно не создано для этого!
– Небо создано для жизни. А в жизни есть все. Ты же просто ханжа, который строит из себя праведника.
– Я лишь стремлюсь к праведности...
– О'кей! Я тебе не любовница, а близкий, дорогой человек. Как же называется то, чем мы занимались с тобой в самолете?
– То, чем мы занимались в самолете, называется развратом.
– А я думала – любовью...
– Любовью можно заниматься только с женой. Это единственные сексуальные отношения, освященные Богом.
– Ну, женись на мне, если так необходимо.
– Наконец-то ты дошла до главного.
Опускаю глаза на бледный артишок между розовыми ломтями рыбы. Эфраим по-своему понимает мой взгляд. Подзывает официанта, просит подогреть.
– Синди, не хочу тебе лгать. Я никогда не смогу оставить жену. Она – часть меня, как рука или нога.
– Или аппендикс.
– Неважно. Ты родишь ребенка, а Равиэла будет одинокой и несчастной всю жизнь. Я не смогу жить с ощущением вины! Если бы мы имели детей, мне было бы гораздо легче оставить жену... Возможно, мои слова звучат парадоксально...
– Более парадоксально, что ты подарил мне кольцо. По законам еврейской семьи таким образом жених покупает невесту. Забыл?
– Нет. Я совершенно не думал об этом, когда дарил тебе перстень.
– Даже подсознательно?
– Не знаю...
– Где ты его купил?
– В Будапеште.
– – Ложь. Таких вещей в Будапеште не бывает, ты купил перстень в Израиле.
– Да... Когда уезжаю за границу, заранее покупаю подарок, потом обычно нет времени.
– Ты прекрасный муж.
– Да? Почему?
– Всегда думаешь о жене, возвращаешься домой с подарками.
– Равиэла очень любит меня. Она такая умница! В день свадьбы я обещал сделать ее счастливой, обещал много детей. Равиэла была красивой образованной девушкой из богатой семьи, а я бедным, ничем не привлекательным студентом. До сих пор удивляюсь, почему она согласилась выйти за меня. Ты не поверишь, я от счастья вырос после этого за год на целую голову.