- Capitano di giustizia позволяет себе такие вещи? - спросил герцог.Откуда вам это известно?
- Случайно,- ответил Петр.- Открыв окно, я подслушал разговор двух страмбских граждан. Герцог, раздувая щеки, покачивал головой.
- Ваша улыбка вызывает симпатию,- проговорил он.- Она мила и неназойлива, человечна, но именно потому, что она человечна, она пробуждает во мне возмущение и гнев, потому что люди - бесстыдные подлецы и развратные твари.
- Вполне разделяю мизантропический взгляд Вашего Высочества,- сказал Петр.- Но в пределах этого мнения лично для самого себя типично человеческими считаю лица не истинно человеческие, а, напротив, лица нечеловеческие - вот вроде...- тут Петр указал на трактирщика,- отвратной рожи этого говнюка. Это лицо человеческое никак не вопреки своей гнусной бесчеловечности, но именно благодаря этой бесчеловечности, поскольку в бесчеловечности проявляются сразу все свойства, которые со времен Адама люди почитают проклятием и тяжким бременем, как-то: трусость, глупость, подобострастие, себялюбие, жадность, жестокость, лживость, подлость и зависть. Герцог невольно улыбнулся.
- Ловко,- проговорил он. А потом, к радости Петра, начал разговор на латыни, в которой Петр чувствовал себя совершенно уверенно.
- Теперь вполне доверительно и лишь между нами,- этот угрюмый осел, молодой Гамбарини, что-то вякнул о памяти своего отца. Выходит, графа Одорико уже нет в живых?
Герцог выговорил все это отличной латынью, но очень мягко, по-итальянски, и Петр последовал его примеру, чтоб не покоробить его слух.
- Граф Одорико скончался,- проговорил он.- Последствия ранения, которое он получил в бою с разбойниками, напавшими на него, именно когда он с сыном возвращался к себе на родину, в Италию.
- А отчего этот грабитель решил вернуться? - спросил герцог.
Петр ответил, что брат императора, принявший скипетр и державу, выдворил его из страны.
- И правильно поступил этот императорский брат,- проговорил герцог.- Но почему он его выдворил? Какую пакость он еще сотворил? Тоже попробовал кого-нибудь отравить? И как он уезжал из Чехии? Тоже переодевшись бабкой-зеленщицей, как .удирал из Страмбы?
- Я не понимаю, что значит это двойное "тоже", Ваше Высочество,- сказал Петр.
- Ну да, разумеется, обо всем, что касалось его прошлого, Одорико упоминал сдержанно и скромно,- заметил герцог.- Так зарубите себе на носу, юноша, что человек, у которого вы служили пажом, был трусливый, подлый, низкий негодяй.
- Из недавних высказываний Вашего Высочества я уже понял ваш взгляд на характер покойного графа,- сказал Петр.- Тем не менее я не могу вспоминать о нем иначе как с благодарностью, потому что по отношению ко мне он был ласков и справедлив.
Герцог покачал головой.
- Сумасшедший, и впрямь сумасшедший,- проговорил он.- А что, у вас в Праге все такие?
- Увы, нет, Ваше Высочество. Новый приступ гнева потряс герцога.
- Но у себя в Страмбе я не потeрплю сумасшедших,- заявил он, снова повысив голос,- и самоуверенных безумцев - тем более, но менее всегo - самоуверенных чужеземных безумцев. Если вы зaвтра не уберетесь из моего города, я велю с позором вышвырнуть вас за крепостные ворота.
- И Ваше Высочество не позволит мне быть свидетелем кончины моего приятеля и подопечного Джованни?
- Что нами сказано, то сказано, мы никогда не берем своих слов обратно,проговорил герцог, и Петр задрожал, ибо эта форма множественного числа напомнила ему нечто невыразимо ужасное.- К тому же конец, который мы предопределили вашему худосочному приятелю, так близок, что вы станете этому свидетелем, даже не ослушавшись моего приказа. Да, кстати: о том, что графа Одорико уже нет среди живых, никто не должен знать, если вы не желаете лишиться органа, которым, как мы убедились, владеете более чем превосходно то есть своего собственного языка.
Герцог отвернулся и зашагал прочь.
Когда стих цокот коней герцогской кавалькады, Петр, вынув хлыст, подступил к трактирщику, который стоял в стороне, повесив свою подлую голову, и притворялся хмурым, будто туча.
- Так-то ты справляешь свои хозяйские обязанности, мошенник? Предаешь постояльцев, почтивших своим присутствием твое заведение, тянешь герцога за рукав и указываешь пальчиком: вот энтот, Ваше Высочество, больно подозрителен, а энтого тоже извольте схватить и бросить в подземелье к крысам; вот каков, значит, твой способ оказывать услуги. Так-то ты относишься к образованным и благородным людям, хам? Но я с тобой рассчитаюсь, я тебе покажу что почем! Герцог окрестил меня безумцем, а безумцам дозволено все! - Петр до тех пор хлестал по спине подлого трактирщика, пока тот не упал на колени, моля о пощаде.- Можешь жаловаться, холуй, но перед тем как пойдешь доносить, пошлешь мне в номер самый лучший ужин, какой у тебя найдется: antipasti a prosciutto [вeтчину разных сортов (ит.).]- на закуску, приличный бифштекс и бутылку chianti[кьянти fin.).], а не то я разнесу твой курятник в щепки, pronti, pronti, чтоб мигом все было у меня на столе!
Он ушел к себе в номер, и не прошло и четверти часа, как в дверях показалась Финетта с подносом, уставленным обильной едой.
- Е servito[ Kyшaть подано (ит.).],- нелюбезно произнесла она.- Одни хлопоты от вас, одни хлопоты. Пришлось самой присмотреть за приготовлением блюд, которые вы изволили заказать, а то как бы мой супруг не подсыпал туда крысиного яду. Кому-то охота строить из себя благородного рыцаря и наживать врагов, а ты трясись за него со страху.
- Какой из меня рыцарь, прелестная моя госпожа,- возразил Петр,- рыцарь наверняка не радовался бы тому, что вызвал вашу досаду.
- Оставьте меня в покое,- рассердилась Финетта. Однако Петр, далекий от мысли оставить Финетту в покое, схватил ее за руку и попытался привлечь к себе.
- Нет, я не рыцарь,- возразил он,- потому что рад вашему признанию и тому, что вы за меня боялись.
Прекрасное точеное лицо Финетты осветилось улыбкой.
- Не теперь,- сказала она и выскользнула из его объятий.- Вот когда мой грубиян нажрется со злости, как свинья, я, может, наведаюсь к вам спросить, не нужно ли чего.
Так и вышло: как предполагала Финетта, подлый трактирщик напился в тот вечер крепкого зелья, так что уж и не помнил ни как егo зовут, ни какого он роду-племени.
ОДНИМ ДВИЖЕНИЕМ ПАЛЬЦА
Все это, с точки зрения Петра Куканя из Кукани, было по меньшей мере забавно, любопытно и увлекательно, и даже - если иметь в виду последствия беспробудного пьянства подлого трактирщика - в высшей степени приятно, просто роскошно; когда же после заточения Джованни минула ночь и наступил грязный холодный рассвет, заглянувший в окна трактира "У павлиньего хвоста", неотложный и чрезвычайно мучительный вопрос: что предпринять теперь и как действовать дальше? - встал во весь рост.
За все доныне прожитые годы с Петром еще никогда не случалось, чтобы он не знал ответа на этот постоянно возникающий и вечно новый вопрос. Как известно, богини, определявшие его судьбу, присудили ему всегда поступать так, чтобы его поступки были в ладу и с доводами разума, и с голосом совести; так он и вел себя всегда - за редкими исключениями, извинительными для его юных лет, за что потом и казнил себя, тяжело и мучительно. (Заметим, кстати: голос его совести ничуть не возражал против того, чтобы наставить рога подлому трактирщику, ибо - принимая во внимание темперамент прекрасной Финетты - рога хозяин обретал, несомненно, не впервые; впрочем, на земле Боккаччо, где, как известно, нравы строги, но манеры вольны, подобного рода злосчастья с подлыми трактирщиками совершаются непрерывно и вполне заслуженно.) Но сейчас он и впрямь не понимал, что теперь предпринять и как поступать дальше.