Выбрать главу

- Ну вы и мастак, синьор Кукан, неудивительно, что наша petite princesse [' юная принцесса (фр-).] из-за вас потеряла всякий разум,- сказал он, когда они чокнулись и опрокинули в глотку стопочку крепкого обжигающего зелья, которое Петр пил впервые в жизни.

- Именно о нашей petite princesse и пойдет речь,- подхватил Петр.- Вы, разумеется, догадываетесь, капитан, что я пожаловал на ваш плац вовсе не затем, чтобы выставиться перед вами или похвалиться своим уменьем перед вашими людьми.

- Предположим,- согласился капитан.- Но вы это сделали, и прекрасно, что сделали. На мой взгляд, в сложившейся ситуации ничего лучше нельзя было и придумать.

- Но мне важно знать только одно: скажите, куда вы отвезли принцессу Изотту? - спросил Петр.

- Если это вас так интересует, пожалуйста,- отозвался капитан.- Я проводил их до Феррары, до дома архиепископа феррарского.

Петр вскочил на ноги.

- Благодарю, этого довольно. Я отправляюсь.

- Далеко ли? - подивился капитан.

- В Феррару, parbleu! [ черт возьми! (фр.)]- воскликнул Петр.

- А что потом? Вы решили похитить принцессу?

- Наверное, ничего другого мне не остается,- сказал Петр.

- По мне - так похищайте, пожалуйста,- махнул рукой капитан.- Только в Ферраре ее уже нет. Когда я собирался в обратный путь, герцогиня с дочерью тоже покидали Феррару под охраной людей архиепископа.

- Куда же они отправились? - сказал Петр.

- Вы будете смеяться, но мне это неизвестно. Parole d'honneur[ слово чести (фр-).], я даже понятия не имею. И если говорить начистоту, то ни капельки не удивительно, что они все устроили так, как устроили, они же прекрасно знают Пьера Кукан де Кукана, тут на пальцах можно высчитать, что, ежели бы синьору де Кукану стало известно, где принцесса скрывается, то он проделает именно то, о чем сейчас, минуту назад, объявил, что собирается проделать.

Петр снова сел.

- Sacres mille tonneres de nom de Dieu de nom de merde! [ Грубые французские ругательства.] - вдруг рявкнул он, грохнув кулаком по столу.

Капитан просиял, обнажив в улыбке все свои тридцать два великолепных зуба.

- Синьор бранится по-французски, как перевозчик коров с острова Лувьер, и за это мы должны выпить! Они выпили, и капитан продолжал:

- Ну, хотя того, что вам хотелось узнать, вы не узнали, но, я бы сказал, ваш визит в казармы не был так уж напрасен. Sacrebouiffre, Пьер, идите к нам, в армию. Ведь не станете же вы плести мне всякий вздор, будто человеку вашего масштаба по душе драить дворцовый паркет, плясать сальтареллу и поджидать, не воротится ли принцесса, меж тем как все насмехаются над вашими титулами. Над arbiter rhetoricae или j'sais pas de quoi [ Бог весть чем (фр.).]. Неужели вы понятия не имеете, кто вы такой? Вы - символ, Пьер, прославленный даже за пределами Страмбы, а какой вам от этого прок? Плюньте вы на это шутовство, идите к нам, где вы нужны, к нам, в армию. Я назначу вас своим адъютантом и положу пятьдесят скудо жалованья в месяц. Ваше положение при дворе - вы наверняка и сами чувствуете это - весьма неопределенно, а так у вас появится надежная опора в армии - вам, по-видимому, не нужно растолковывать и объяснять, что это значит, да и для нас будет удачей приобрести столь популярную личность, какой являетесь вы. Герцог безусловно согласится со мною, поскольку он понимает, что армия - главная, а может-и единственная опора, на нее стоит положиться, и все, что идет на пользу нам, полезно и ему. Выпьем за это. Они выпили.

- Прежде чем я отвечу "да" или "нет", капитан,- сказал Петр,- объясните мне, отчего вы, начальник гарнизона, сами лично до изнемoжения муштровали этого беднягу, там, на плацу, ведь он небось мушкет держал впервые в жизни? Разве для этого занятия у вас нет специального помощника?

Капитан насупился и некоторое время разглаживал усы, а потом ответил:

- Как всегда, sacre Pierre[ несчастный Петр (фр.).], вы попали в самую точку. Этот бедняга, как вы выразились, не вполне обычный бедняга, а сын синьора Антонио Дзанкетти, одного из богатейших граждан Страмбы, и посадил мне его на шею с рекомендательным письмом ваш copain граф Гамбарини, собственноручно; с тех пор как вы помогли ему выпутаться из страшной передряги, он набирает силу, а вы пропадаете в безвестности. Я не люблю его, он мне не по душе. Вы доверяете ему, мсье де Кукан? Мне не нравится, что он шлет сюда этаких малышей, вроде молодого Дзанкетти. Таких липовых кадетов, как он, у нас несколько, но только я один умею с ними обращаться, остальные перед ними стелются, а это разваливает дисциплину и вызывает недовольство. А вот вы с ними тоже справитесь, Пьер, поэтому вы мне очень нужны,- я вверю их вашей специальной опеке и дам все полномочия - гонять их и муштровать, чтобы они как следует прочувствовали, чем пахнет ciлдатское ремесло.

- Но отчего вы их не прогоните, не разумнее ли это, коли от них нет никакого проку? - спросил Петр.

- Попробуй прогони,- сказал капитан,- ведь издавна повелось посылать молодых людей в армию, а их родственники настолько влиятельны, что скорее выпрут меня. A propos, я полагаю, вы такой же отличный фехтовальщик, как и стрелок?

- Выставьте против меня девять лучших своих фехтовальщиков,- я сумею защититься и уложу их рядком - слева направо или справа налево.

- Девять, всего лишь? - переспросил капитан.- Это мне нравится, я всегда говорил, что скромность украшает человека. Да, как бы не забыть, у меня к вам послание от одной дамы.

- От какой дамы? От принцессы? - воскликнул Петр.

- Откуда мне знать? - пожал плечами капитан, открывая прикрепленный к поясу кошель из позлащенной кожи.- Мне передала его такая маленькая, толстая, косоглазая особа, крикливая, как гусыня.

- Bianca matta?

- Вот-вот, Bianca matta,- кивнул капитан.- По-моему, эта Бьянка вообще не такая уж матта, не идиотка, как повелось считать.

Из кошеля он вынул кошелек из мягкой оленьей кожи, из кошелечка - записную книжечку в сафьяновом переплете, а из книжечки - маленький, аккуратно сложенный и красной печатью припечатанный листок.

- Voila [Вот (фр.).],- сказал он, протягивая его Петру. Изящно начертанное девичьей рукою послание звучало так: "Не унывай, люблю тебя. Изотта".

ГЕРЦОГ ИГРАЕТ В ШАХМАТЫ

Петр уже четыре месяца служил адъютантом капитана д'0берэ, но однажды в казармах его разыскал лакей в красной ливрее с изображением серебряной ноги в поножах между двумя звездами и девизом "Ad summam nobilitatem intenti" на рукавах; он передал ему письмо, где граф Джованни Гамбарини в изысканных выражениях высказывал сожаление по поводу того, что общественные обязанности мешали ему в последнее время поддерживать их всегдашние Дружеские отношения, как то бывало прежде; тем не менее ему удалось высвободить сегодняшний вечер, и если Петру не слишком неприятно за рюмкой вина ненадолго предаться воспоминаниям о минувшем, то Джованни будет весьма польщен и рад увидеть его меж половиной девятого и десятым часом.

Предложение Джованни было во многом неприятно Петру, ибо с тех пор, как Джованни принялся разыгрывать роль важного вельможи, он вызывал в нем отвращение, но поскольку не приходилось сомневаться, что Джованни приглашает его вовсе не затем, чтобы поболтать о том, как они помогали Франте ловить блох, или о разбойниках, напавших на них в лесу, то он ответил коротко и любезно, что будет очень рад навестить друга.

Спустя полчаса его вызвал герцог и пригласил в свой небольшой уютный кабинет, находившийся по соседству с пустовавшими appartamehti della Duchessa[' апартаментами герцогини (чт.).], сыграть партию в шахматы.

В последнее время герцог выглядел очень плохо; он стал одутловат, тщательно ухоженное лицо побледнело и отдавало желтизной; впечатление складывалось такое, будто жир, который он в себе накопил, тоже испортился, как та мазь в перчатках, которую герцогиня Диана в свое время послала королеве Франции. С великим трудом наклонялся он над обширной шахматной доской, за которой сидел вместе с Петром, и вел партию так плохо и рассеянно, что Петру пришлось мобилизовать все комбинационное искусство и ум, чтобы поддержать в своем высокородном партнере мнение, будто состязаются они всерьез, и привести партию к пристойному завершению. Герцог не разглядел даже одной, выгодной для себя позиции, что нарочно подстроил Петр, и, обнаружив против туры и пешки Петра единственного своего слона, пожелал признать себя побежденным.