Сергей ездил на объекты, обозначенные в письме, встречался с его автором — энергичным, полноватым, среднего роста человеком лет сорока.
— Товарищ корреспондент, — говорил Яблонский, — можете проверять, можете не проверять, это, конечно, ваше дело. Но чтоб мне с этого места не сойти, если я в моем письме что-то не так написал. Впрочем, лучше, конечно, проверить. Может быть, нужна моя помощь? Пожалуйста.
И Сергей проверял. Все подтвердилось, правда, были некоторые неточности, но они не меняли картины, описанной Яблонским.
— Готовь статью, Сережа, — сказал Зиновий Романович, узнав о результате проверки.
Сергей стал писать. Продирался сквозь суконный и путаный язык актов приемки объектов, протоколов заседаний различных комиссий, расшифровывал скоропись в своем блокноте, консультировался с Жильцовым. Просея «словесную руду», он добыл зерна фактов. Вот теперь впору писать статью. Но не выстраивалась она. Как легко рушится стена, сложенная из кирпичей, плохо связанных раствором, так и у Сергея факты не могли составить целостного повествования. Каждый из них был сам по себе.
Он помнил все собранное почти наизусть, в голове складывались разные варианты, переносились на бумагу. И все не то, не то… А когда вдруг все заняло свои места в его сознании, он написал материал в один присест и назвал «Что мы оставим детям?».
Ему удалось убедительно показать, что очковтирательство, приписки в тресте стали почерком, стилем его деятельности. Деловитый, слегка, ироничный тон статьи к концу становился эмоционально-публицистичным:
«Впору, наверное, возвратиться к тому, что побудило писать статью. Собственно, это была фраза Яблонского из его письма. „Растут дети, новое поколение. Что мы оставим им в наследство? Любовь и уважение к нашей морали, нашему строю, нашим законам или насмешку над всем этим?“
В самом деле, разве практика сдачи незаконченных объектов, получения премий за несделанную работу воспитывает молодых в духе коммунистической морали? Нет. И очень печально, что не все, подобно Яблонскому, находят в себе силу сказать: „Плохо это“. Наоборот, такая практика оправдывается, становится обыденной, а вместе с ней образуется разрыв между действительностью и тем, чему учат нас школа, печать, литература и искусство. А учат они честности.
Разрыв между желаемым на словах и действительностью рождает цинизм, лицемерие.
Так что же мы оставим детям? Что оставит директор треста Моисеенко сыну-студенту, которого он устраивает на один месяц в СУ-15 своего треста на должность прораба с окладом 180 рублей, максимального для этой должности?
Думаю, что юным, оканчивающим образовательную школу и вступающим в другую — школу жизни, старшие должны оставить любовь и уважение к нашей морали, нашему строю, нашим законам».
Карпухин сидел у себя в кабинете за письменным столом и читал статью Сергея. Тот сидел напротив, смотрел на пол, сцепив в напряжении руки, изредка поглядывая на заведующего. Зиновий Романович закончил читать и печально посмотрел на Сергея.
— Что-нибудь не так? — с тревогой спросил автор.
— Да нет, в целом нормально. Сократить, правда, надо будет до семи страниц… Кое-какую правку сделать. Описанное тобой характерно не только для этого треста.
— Значит, хорошо, что мы сумели… — радостно начал Сергей.
— Что ж тут хорошего, дорогой Сережа, если это типично для многих строительных организаций. Для нашего дела, для страны — плохо. Я буду предлагать твой материал. Газета, по-моему, должна выступить. Слово, как известно, тоже есть дело. Наивно, конечно, думать, что сразу произойдут кардинальные улучшения. Но капля камень долбит. И изменения будут, должны быть.
ПОСЕТИТЕЛЬ
Николай Иванович Корбутенко прочитал вывеску справа от подъезда: «Приемная редакции». Он открыл дверь и вошел в здание. Стеклянная плоскость вспыхивала на весеннем солнце.
Это был тот самый Корбутенко, который несколько лет назад, тоже весной, встречал на станции Минеральные Воды на служебной «Волге» Вику, Звягинцева и своего начальника Дворецкого и потом обслуживал молодоженов все время их медового полумесяца в Кабардино-Балкарии.
Сотрудник редакции, дежуривший в приемной, выслушав Корбутенко, спросил:
— А вы, Николай Иванович, то, что мне рассказали, изложили в письме?
— А как же.
— Тогда я позвоню в бюро пропусков, вы получите там пропуск и поднимитесь на пятый этаж в отдел науки. Там есть такой Пахомов Анатолий Викторович, обратитесь к нему.