Она выпрямилась и медленно встала, осторожно положив книгу на стол, прежде чем повернуться к Томасу. Она была потрясена его изможденным видом, тем, как обессиленно он опустился в кресло. В нем не осталось ничего от того высокомерного, уверенного в себе человека, которого она привыкла видеть. Хотя при данных обстоятельствах в этом не было ничего удивительного!
— Трудный выдался денек, — сказал Томас, проводя рукой по своим уже начинающим седеть волосам. — И что вы обо всем этом думаете? — поинтересовался он.
Она смущенно потупила взор, не зная, что ответить.
— Я… Вот беда–то, правда? — наконец сокрушенно заметила Мэри.
Несколько долгих мгновений Томас продолжал смотреть на нее, потом уголки его губ поползли вверх, и он издал тот самый смешок, который Мэри успела так полюбить. Она была рада, что рассмешила его, хотя и непреднамеренно — у него было мало причин для смеха сейчас.
— Беда, беда, — согласно кивнул он, по–прежнему улыбаясь, но глаза его вновь помрачнели.
Мэри пересекла комнату и опустилась на ковер у его ног.
— Но, подумайте сами, — она успокаивающе положила ладони на его колени, — насколько хуже было бы, если бы Генри предложил жениться на Эстер и она бы согласилась!
— Господи, конечно! — Он провел рукой по покрасневшим глазам. — Бедная девочка могла совершить ошибку, но такой судьбы она не заслуживает!
Мэри попыталась улыбнуться при этом намеке на шутку, но ее усилия не увенчались успехом. Она любила этого человека и старалась смягчить его страдания, вызванные любовью к другой женщине. Как это больно!
— Во всякой ситуации есть свои положительные стороны, — дрожащим голосом проговорила Мэри.
Томас откинул голову и, нахмурившись, взглянул на нее.
— И что же положительного вы видите для себя?
Ничего хорошего для себя она в этой ситуации не видела. Она любила человека, который не любил ее, и независимо от того, останется он в ее жизни или уйдет, будет по–прежнему любить его.
Томас протянул руку и нежно прикоснулся к волосам на ее виске.
— Мне очень жаль, что вы узнали об Эстер таким образом, но, честно говоря, я не представляю, как иначе мог бы сказать об этом. Я не хотел причинять вам боль.
Она заморгала, чтобы стряхнуть внезапные слезы, и снова проглотила комок в горле.
— Вы не виноваты, — запротестовала Мэри, его нежность окончательно лишила ее сил. — Кроме того, я уже знала об Эстер.
— Знали, что она беременна?
— О нет, не это. — Она энергично помотала головой. — Но я знала, какие чувства вы к ней испытываете.
— Какие чувства?.. — Выпрямившись в кресле, он схватил ее за плечи. — Мэри, о чем вы говорите?
Она высвободилась и вскочила на ноги, не в силах находиться так близко от него, не имея возможности отдать себя всю, без остатка. В конце концов, у нее есть гордость. Правда, не так уж и много, признала она, поскольку, даже зная о его чувствах к другой женщине, готова была на все ради него…
— Очень печально, что все так вышло с Джулией, — уклончиво ответила она.
Теперь в поведении пожилой женщины стало многое понятно: почему она так много отдыхала в последнее время, почему заметно похудела с тех пор, как Мэри впервые приехала сюда, и почему так страстно стремилась женить Генри на Эйлин. Очевидно, последнее было вызвано не только беременностью Эстер, но отчасти и тем, что она догадывалась: совместное пребывание в доме Томаса и Генри, когда ее не станет, до добра не доведет.
— Да, печально, — медленно согласился Томас. — Только когда врач сказал мне о том, что ее ожидает, я понял, что действительно испытываю привязанность к этой женщине. Так больно мне было осознавать, что она скоро умрет.
— Я рада, что вы это поняли, — с чувством произнесла Мэри.
— Я тоже, — глухо признался он. — Я так привык винить в том, что она заняла место моей матери, что не мог понять, как небезразлична мне Джулия… Сегодня я сказал ей об этом.
— Этому я тоже рада, — тепло проговорила Мэри. У Джулии могли быть свои недостатки, но она искренне заботилась о семействе Тэлфорд, в этом Мэри не сомневалась.
— Сегодня мы говорили с ней так, как, пожалуй, никогда прежде, — чуть заметно задыхаясь, продолжил Томас. — Она… она сообщила мне то, о чем я никогда не догадывался. Моя мать переживала глубокую депрессию после моего рождения. И сейчас–то толком неизвестно, как с ней справляться, а тридцать девять лет назад это было сущим бедствием… В один из приступов депрессии она спустилась в бухту и покончила с собой. — Томас покачал головой. — Я ничего об этом не знал. Отец молчал, и все эти годы я изобретал собственные объяснения.