Любопытно, что сознательные, передовые рабочие с презрением относились к такой форме «протеста». Известно немало случаев, когда организованные пролетарии, у которых всегда была тяга к духовности и культуре, сурово осуждали тех, кто унизился до площадных ругательств — чтобы «отвести душу», «забыться». Сурово осуждали и даже изгоняли из своей среды.
Давно уже нет ни ломовых извозчиков, ни ночлежек, ни трактиров, где в пьяном угаре слезливо бранятся жалкие забулдыги. Исчезли все социальные причины, породившие этот унизительно тарабарский жаргон. Но сам жаргон, однако, не канул в прошлое. Осовременившись, но оставшись прежним по своей сути, по своей постыдной «содержательности», он неожиданно возродился на наших глазах и с ошеломительной наглостью утвердился в повседневной разговорной речи.
Было бы очень интересно (и полезно, я думаю) изучить истинные причины и масштабы этого грустного феномена — именно изучить, используя всю могучую технику исследования, которой сегодня обладает наука. Потому что с любым антиобщественным явлением, с любым злом, отравляющим нашу жизнь, можно бороться, лишь познав досконально его корни, его питательную среду, обстоятельства, обусловившие его жизнестойкость.
Но и до того, как такие исследования будут проведены, можно с уверенностью сказать, что в основе «современной» брани всегда лежит духовная бедность и удивительное нравственное разгильдяйство. Сколь бы ни кичились иные словоблуды университетскими дипломами а то и учеными степенями, сколь бы ни были они порою профессионально близки к культуре, к искусству, все равно беспардонная матерщина, щегольски украшающая их речь, — неоспоримое свидетельство духовной убогости, этического примитива и эстетической глухоты.
В печати давно уже идет тревожный разговор об оскудении разговорного языка, о стремительном уменьшении активного словарного запаса, об унылом «арго», вытесняющем красоту, гибкость, выразительность русского слова. Но жаргон, против которого с такой священной яростью восстают ревнители родного языка, — детская забава в сравнении с похабщиной, бесстыдно вторгающейся в наше повседневье. Как метастазы злокачественной опухоли, прорастает она в живые клетки народной речи, поражая их своим ядом и обрекая на гибель.
Так что же делать? Молча взирать на то, как пачкается, калечится, уничтожается великий язык — из опасения прослыть отсталым ханжой, великопостным занудой? Поток протестующих писем — таких, как письмо Юрия Романенко, — убеждает в том, что дать этой заразе распространяться и дальше — нельзя, невозможно. Но какой именно заслон поставить на пути сквернословия — об этом, пожалуй, еще надо подумать.
Разумеется, первое, что приходит в голову: не обратиться ли к закону, чтобы он помог нам отстоять от матерщинников нашу честь, наше достоинство. Целомудрие наше. Наше богатство — русский язык? Давно замечено: человек вообще склонен уповать на административные меры, наивно полагая, что росчерком пера и страхом перед наказанием можно устранить глубоко пустившее корни и достаточно распространившееся зло.
Конечно, закон — оружие сильное, и пренебрегать им не надо. Сквернословие в публичном месте — будь то улица, автобус, столовая или кино — это и есть «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу». Я процитировал статью 206 Уголовного кодекса, предусматривающую ответственность за хулиганство. Так что для сквернослова наказание предусмотрено, и совсем не мягкое: запросто может он схлопотать «пятнадцать суток», а то, глядишь, и полновесную «пятерку». Не суток — лет…
Не слишком ли мы снисходительны к брани? Не только «обыкновенные» граждане, но даже юристы воспринимают ее как привычную слабость. Наверное, поэтому так редко привлекают сквернословов к ответственности — уголовной, административной.
А ответственность общественная? Ведь в Положении о товарищеских судах прямо говорится, что в их компетенцию входит рассмотрение дел «о недостойном поведении в общественных местах и на работе», «о недостойном отношении к женщине», «об оскорблении» — и, наконец, прямо, черным по белому: «о сквернословии».
Но часто ли члены товарищеских судов — эти испытанные выразители общественного мнения — используют данное им право (и свою обязанность!), возвышая голос против тех, кто рядом с ними оскверняет самые святые слова, нравственно растлевая подростков и даже малых детей?