Если дела обстоят именно так, то к чему все эти треволнения из-за денег? Размышляя подобным образом, я, кажется, уже не так сильно беспокоился о деньгах, как в былые времена.
Я угодил в ад — в человеческий ад. Меня ничто не трогало. Ни деньги, ни омары, ни то, что они со мной сотворили, ни человечность, которую я утратил. Возможно, таким меня создали; может быть, только так я мог выжить в том виде, который принял.
Я со всей горечью, какая у меня была, боролся с этим всепоглощающим безразличием. Итак, вы сделали это, сказал я этим паршивым омарам. Справились, значит. Размазали того единственного человека, который мог представлять для вас угрозу и который высосал бы из вас все соки, оставив только кожу да кости. У вас как раз была наготове модель новой, экспериментальной формы жизни, которую вам не терпелось опробовать, но не хватало духу сделать это на ком-то из своих соплеменников. Пришлось ждать, пока не появится кто-нибудь другой. И вот теперь вы дни напролет станете наблюдать за мной, чтобы увидеть, как я функционирую, и выявить недочеты и ошибки. Это нужно вам, чтобы в будущем построить еще лучшее тело.
Раньше я об этом не знал, однако так оно на самом деле и было. Мысль висела прямо у меня в мозгу и была такой естественной, словно всегда была там. Казалось, я с самого начала знал о своей роли подопытного кролика.
Они отобрали у меня человечность и дали взамен огромное безразличие, и это безразличие стало тем приспособлением, которое, по их мнению, должно было послужить последним, определяющим фактором. Но во мне еще тлело некое упрямство, оставшееся от почти исчезнувшей человечности, которую они пытались отнять у меня настолько скрытно и вкрадчиво, что я никогда не заподозрил бы об утрате, пока не стало бы слишком поздно что-либо предпринимать.
Судорожно, с растущей внутри паникой, я отправился на охоту в глубины самого себя. Роя словно пес, выкапывающий суслика, я выискивал любой кусочек человечности, который мог во мне остаться. Я спускался во тьму, вынюхивая тайные места, где могли притаится остатки человеческого.
И я нашел! В глубине и темноте скрывался мерзкий фрагмент моей личности. И все же это была частица меня. Частица, которая была хорошо мне знакома, с которой я был на ты, и которую в былые времена я бы крепко обнял в благодарность за тот порочный уют, что она принесла с собой.
Я разыскал ненависть!
Ее было непросто, почти невозможно искоренить. Она не поддавалась обработке. Все еще держалась за меня изо всех сил.
Когда внутри своего разума я вцепился в ненависть и крепко, словно старого друга, словно древнее оружие, прижал ее к себе, меня мучил смутный вопрос: не потому ли она сохранилась во мне, что раса омаров попросту не была знакома с самой ее концепцией и не подозревала о ее существовании? Возможно, то, что они сделали со мной, было сделано по многим причинам, но среди них не было ненависти, за то, как я намеревался поступить с ними.
В этом-то мне удалось их обскакать, думал я, ухватившись за ненависть в самом центре своей сущности и воспылав яростью. Я получил преимущество, о котором им ни в жисть не догадаться. С ненавистью, которая станет поддерживать и подпитывать меня, я могу надеяться, ждать и планировать, и время не покажется слишком уж долгим, если в итоге представиться шанс отомстить.
Они отняли у меня мое тело, мои желания и устремления, почти всю мою человечность. Исказили мое мышление, мои ценности и мои взгляды. Взяли меня в оборот. Взяли по полной. Облапошили меня по всем статьям. Но в одном они просчитались и по незнанию облапошили в не меньшей степени и самих себя. Возможно этот крошечный клочок ненависти виделся им всего-навсего незначительным биохимическим изъяном. В конце концов, как отметил тот омар, я был плохо сделан. Но допустив эту ошибку или небрежность, они тем самым запороли свой проект. С кусочком ненависти, все еще остающимся внутри него, человек никогда не утратит власти над своей человечностью. До чего же это чудесно — быть существом, способным на ненависть!
Я держал ненависть и чувствовал, как она становиться холодной, — нет ничего лучше холодной ненависти! Я-то знаю. Она управляет тобой, не оставляет в покое ни на секунду, пилит и пилит без конца. Жгучая ненависть вспыхивает и через миг угасает, а холодная — сидит в твоем сердце и в твоих кишках, и ты никогда не забываешь о ней. Она раздражает разум, заставляет сжимать кулаки даже тогда, когда рядом некого ударить.