Саймак, Клиффорд
У меня не было головы, а мои глаза парили в воздухе
Клиффорд Саймак
У меня не было головы, а мои глаза парили в воздухе
Перевод Е. Лебедева
Раньше он был Чарли Тирни, но перестал им быть. Раньше он был человеком, но перестал им быть. Теперь он был чем-то другим, чем-то, что кое-как слепили из кусков. Нынче у него не было головы, не было рук, а его глаза на стебельках парили над пробуждавшимся телом.
Когда он был Чарли Тирни, было лишь две по настоящему важные вещи, которые следовало знать о нем: он был корыстным и одиноким. Корыстным до такой степени, что это уже можно было назвать болезнью - ядом, пропитавшим каждый его поступок. Что же касается одиночества, то оно сопровождало его и в годы детства, и в годы взрослой жизни, и в годы странствий по космосу. Из-за столь полного одиночества он никогда так и не смог осознать своей нездоровой тяги к наживе.
Однако сейчас он был одинок, как никогда до этого... И утратил при этом свою корысть. Корысть - человеческое качество, а ведь он уже не был человеком. Ну а таким одиноким он был, потому что во всей вселенной он был единственным в своем роде.
Тирни сидел, поглощал солнечный свет и вспоминал.
Я сделал это.
После стольких лет блужданий и глотания звездной пыли, стольких лет надежды, которая никогда не угасала до конца (хотя в итоге надежду все же пришлось отринуть), я наконец находился здесь - шагал вниз по склону, шагал по своей собственной планете. Я уже установил сигнальные устройства, уведомлявшие о моем праве на преимущественную покупку, и сделал все, что необходимо было сделать для подачи заявки. И на эту планету стоило претендовать. Ведь это был не один из тех метановых миров. Никакого тебе углекислого газа, никакого "химического бульона". Это был мир с пригодным для человека воздухом и кое-чем еще, помимо скал, на что можно было поставить ногу; мир полный растений и бегущей воды и с не слишком большой поверхностью океана. И, что самое замечательное, в мире этом обнаружилась рабочая сила - туземцы, имевшие достаточно мозгов, чтобы разрабатывать (если все грамотно устроить) подобную планету. Они этого еще не знали, но у меня на них были большие планы. Чтобы заставить их работать, может потребоваться какое-то время, но я относился к тому сорту людей, которые знали, как подобного добиться.
Полагаю, я был слегка пьян. Господи, я имел на это полное право. Посидев с теми вшивыми дикарями на вершине холма и налакавшись их пойла, я уже должен был быть в отключке. Однако слишком уж много алкоголя (и кое-чего еще, что не было алкоголем) впитал я в себя на бессчетных станциях по всему космосу, чтобы меня пробрала выпивка, которая вообще не годилась для того, чтобы ее заливали в глотку. В свое время я выцедил уйму не пригодной для питья дряни. После долгого тяжелого перелета, когда ничего не удалось найти, а голова всю дорогу просто раскалывается, любой выпил бы все, что угодно, - лишь бы это принесло забвение.
А того, что стоило забыть, всегда хватало с лихвой. Но теперь с этим покончено. Совсем скоро я буду купаться в деньгах.
Больше всего, конечно, мне повезло с теми тупоумными дикарями. И все было так, как и должно было быть. Черт, говорил я себе, они даже не увидят разницы. Может, им даже понравится. Они будут рады хорошенько поработать на меня. Я всех их раскусил. Понял, что ими движет. Это потребовало недюжинного терпения, большой наблюдательности и тяжкого труда - что было мне совсем не в радость, - однако в конце концов я прочел их как открытую книгу. У них была культура, если ее можно так назвать, и кое-какой интеллект - достаточный для того, чтобы, когда им сказали выложиться на все сто, они выкладывались на все сто. Прежде чем я закончу с этими кретинами, они будут считать меня своим лучшим другом и с готовностью станут ишачить на меня. Они-то и пригласили меня на небольшую вечеринку на вершине холма. От поданной ими еды меня едва не стошнило, но самогон заходил чутка полегче, и мы с ними кое-как нашли общий язык - был у нас приятный и основательный разговор по душам.
Я взял мелких ублюдков в оборот.
Видок у них, конечно, был жуткий. Но, собственно говоря, все инопланетяне - те еще уроды.
Росту в них было фута четыре, и внешне они смахивали на омаров или, по крайней мере, на нечто такое, что давным-давно, у истоков своей эволюции, было чем-то вроде омаров. Как если бы ракообразные, вместо того, чтобы скромно отойти в сторонку, развивались и дальше, подобно тому, как на Земле развивались приматы. Они сильно изменились, со времен своих древних предков, однако сходство все еще просматривалось. Жили они в норах, и повсюду, куда бы я ни шел, мне попадались обширные скопления этих нор. Омары там просто кишели, и меня это очень даже устраивало. Чтобы доить планету, потребуется уйма рабочей силы. Если бы пришлось завозить сюда подобного рода работников или доставлять машины, то накладные расходы поставили бы крест на всем деле.
Итак, я шагал вниз по склону холма - возможно не совсем ровно, но зато в прекрасном настроении. В ярком лунном свете я мог видеть космический корабль, стоявший на той стороне долины. Утром я намеревался улететь, подать заявку и повидаться с парой-тройкой знакомцев. И после этого я был бы в деле. Никакого больше блуждания по неисследованным районам космоса в поисках одной единственной планеты; никакого больше вымаливания старательских займов, необходимых для новых розысков; никаких больше зловонных ночлежек в крошечных планетарных поселениях; никакой больше низкосортной выпивки; никаких больше дешевых шлюх. Отныне, меня ждало только самое лучшее. Я напал на золотую жилу. Это был во всех отношениях лакомый кусочек - совершенно девственная планета со всеми возможными богатствами и толпой безмозглых дикарей, готовых работать на меня.
Я подошел к осыпи. Я мог бы обойти ее, и в более трезвом состоянии, полагаю, так и сделал бы. Но трезвым я не был. Инопланетное пойло и счастье (если счастье - это когда находишь то, за чем гонялся всю свою жизнь) пьянили меня.
Я видел, что сэкономлю немного времени, если пройду напрямик через осыпь, да и выглядела она не такой уж и опасной. Просто нагромождение булыжников в том месте, куда торчавший рядом с вершиной холма утес в прошедшие века сбросил часть своей стены - отправил ее вниз веером скал и валунов. Несколько каменюк впечаталось в склон, а другие, как я отметил, лишь соскользнули с обрыва, но не скатились с холма и все еще лежали там, куда упали. Помнится, двинувшись через осыпь, я подумал: понадобиться совсем небольшое усилие, чтобы заставить все эти камни скатиться вниз по склону. Тем не менее, они все еще находились там - покоились неподвижно незнамо сколько лет. Да и в любом случае, я был навеселе и слабо соображал.
В общем, я двинулся через осыпь, и это оказалось труднее, чем я думал. Но, не желая грохнуться и свернуть себе шею, я был осторожен и без проблем пробирался вперед. Мне приходилось смотреть себе под ноги, двигаться не спеша и не особо таращиться по сторонам, чтобы там ни происходило.
Внезапно сзади раздался скрежет, заставивший меня резко обернуться. Катящийся камень ударил меня в ногу, и я упал на колени. Я увидел, как по склону прямо на меня надвигаются валуны. Вначале они двигались неспешно - неспешно и целеустремленно. Казалось они не катятся, а скорее переваливаются с боку на бок. Я заорал. Не помню, что именно я кричал - просто вопил во все горло. Я знал, что не успею убежать, но все же попытался. Я попробовал встать, и мне почти это удалось, когда еще один камень подсек ногу, и я снова упал. Валуны уже были совсем близко. Наращивая скорость, они неслись вниз по склону и, сталкиваясь с другими каменюками на своем пути, подскакивали высоко в воздух. Остальная часть осыпи потревоженная катящимися валунами ползла в мою сторону - словно скалы и булыжники каким-то образом обрели жизнь.