- Плохо сделан! - закричал я и рванул к омару, и тот скрылся в норе так быстро, что даже со всеми своими органами чувств я не уловил его движения.
Два обстоятельства поразили меня.
Я обратился к омару, он ответил мне, и мы поняли друг друга. А ведь той ночью, сидя у костра, мы едва продвинулись дальше жестикуляций и примитивного ворчания.
И, если я правильно его расслышал, именно омары собрали меня по кускам, сделали меня тем, чем я теперь являюсь. Все это, конечно же, было бредом. Как могли эти вшивые омары совершить нечто подобное? Они жили в норах, разводили костер высверливанием и не имели ни малейшего понятия о том, как приготовить сносную выпивку. Это было немыслимо, что кодла омаров, живших словно стая луговых собачек, вернула меня с того света.
Но, очевидно, они все же сделали именно они, ведь поблизости никого больше не было. И если уж им удалось провернуть такое (и опять: какое уж тут "если"?), они вполне могли бы вернуть меня в прежнее состояние. Если они были способны превратить меня в то существо, которым я стал, то могли и человеческий облик мне вернуть. Должно быть, у них были огромные познания в биоинженерии: как еще объяснить столь полное мое преображение? Скорее всего, они могли выращивать искусственные мягкие ткани и работать с другими материалами, о которых я не имел никакого понятия. Если у них имелись подобные навыки и средства, маленькие мерзавцы вполне могли бы снова сделать меня человеком.
Я задался вопросом: не сыграли ли они надо мной своего рода шутку? И если окажется, что все так и есть, Богом клянусь, они за это заплатят. Когда я приду в норму, я поотрываю их дурацкие хвосты; покажу им, как шутки шутить.
Они откопали меня, склеили - и я все еще был жив. После того обвала от меня, скорее всего, мало что осталось. Наверное, для начала у них имелся всего лишь кусок моего мозга. Должно быть, пришлось попотеть, чтобы из меня вышло хоть что-нибудь. Полагаю, мне следовало сказать им спасибо, но что-то я не испытывал особой благодарности.
Они испоганили меня, ясное дело. Независимо от того, чувствовал я себя человеком или вел себя как человек, внешне я им не был. На просторах галактики меня за него не примут. Кое-кто из людей, возможно, и сможет в уме считать меня человеком, однако для большинства я буду всего-навсего уродом.
Спору нет, я приноровлюсь жить и так. И всякий приноровился бы, надыбай он планетку наподобие этой. С такими деньжищами я устроюсь очень даже неплохо.
Когда я двинулся к кораблю, то испугался, что не смогу быстро перемещаться на своих лапках. Но все обошлось. Я скользил вперед быстрее, чем если бы шагал на своих старых ногах, и ловко перебирался через неровности ландшафта, хотя раньше их пришлось бы обходить. Вначале я думал, что придется поднапрячься, чтобы заставить все эти ножки двигаться в один ряд. И тем не менее я полз к своей цели так, словно всю жизнь передвигался на манер гусеницы.
Глаза мои тоже были чем-то невероятным. Я видел все не только вокруг себя, но и над собой. Пришло осознание, что, будучи приматом, я смотрел на мир словно через трубу и был слеп больше чем наполовину. Также я понял, что меня, как примата, должно было сбивать с толку и дезориентировать подобное всеохватывающее зрение. Однако в моем новом состоянии этого не происходило. Изменилось не только мое тело, но и мои сенсорные центры.
Полным обзором все не ограничивалось. В глазных стебельках размещалось множество других органов чувств. Назначение некоторых из них я понимал, однако большинство - все еще оставались для меня загадкой и слегка обескураживали. Они собирали информацию, к которой мои человеческие чувства были слепы - о подобном я никогда не знал и не мог дать ему названия. Самое любопытное, что ни одно из этих новых чувств не было выражено как-то особенно и казались вполне естественными. Они давали комплексное знание обо всех силах и условиях вокруг меня. Я получал полную и совершенно точную картину физической среды, в которой находился.
Я добрался до корабля и не стал заморачиваться с лестницей. Даже не подумав, я выгнулся вверх и пополз по скользкой металлической поверхности. На подошвах гусеничных лап имелись присоски, о существовании которых я не подозревал, пока не пришло время воспользоваться ими. Я гадал: сколько же еще неведомых мне способностей дожидаются часа, чтобы проявить себя, когда в том возникнет нужда?
Я не удосужился запереть люк, когда уходил, поскольку на планете не было никого, кто мог пробраться внутрь корабля. И теперь, очутившись наконец около люка, я радовался, что не сделал этого: в противном случае ключ сгинул бы без следа, погребенный где-нибудь под нагромождениями скальной породы.
Все, что нужно было сделать, чтобы открыть крышку люка, - просто толкнуть ее. Я хотел протянуть руку и выполнить это простейшее действие. Но у меня ничего не вышло. Рук не было.
Похолодев и чувствуя дурноту, я висел на обшивке корабля.
И в тот миг парализующего, тошнотворного ужаса, когда выяснилось, что у меня совсем нет рук - ни кистей, ни предплечий, вообще ничего, - я вдруг лицом к лицу (хотя о каком лице можно говрить?) столкнулся с четким осознанием того, что произошло и во что меня превратили. Мои потроха завязались в узел, а кости превратились в желе. Горечь заполнила меня до краев.
Я плотнее прижался к твердому металлу корабля, вцепился в него, как в последнюю вещь, придававшую хоть какой-то смысл моей жизни. Меня раз за разом обдувал холодный, завывающий ветер, прилетавший из ниоткуда. Вот и все, подумал я. Нет ничего более жалкого, чем создание лишенное каких-либо манипулирующих органов. Однако даже в моем нынешнем расположении духа жалость была тем, без чего я прекрасно мог бы обойтись.
Мысль о том, что кто-то - вообще кто угодно - может посочувствовать мне, причиняла мне боль. Жалость была одной из тех вещей, которых я на дух не выносил.
Эти вшивые омары, думал я, безмозглые растяпы, вонючие дикари! Дали мне превосходные органы чувств, превосходные ноги и превосходное тело, но забыли про руки! Как, по их мнению, я смогу что-нибудь делать без рук?
И, прильнув к кораблю, все еще обескураженный и подавленный, но ощущавший разгоравшийся внутри меня гнев, я понял, что никакой ошибки не было. Никакие они не растяпы и не дикари. Обставили меня. Как раз для того, чтобы я ничего не сделал, они меня и не снабдили руками. Покалечили и приковали к планете. Расстроили все планы. Я никогда не смогу улететь отсюда и никому не расскажу о найденной планете, - теперь они могут и дальше влачить жалкое существование в своих мерзких норах.
Они расстроили мои планы, и это, по всей видимости, означало, что они знали, или догадывались, об этих планах. Они просчитали меня до миллиметра. В то время, как я раскусил их, они раскусили меня. Они в точности знали, что я из себя представляю и что собираюсь сделать. Поэтому, когда пришло время, они прекрасно понимали, как следует со мной поступить.
Обвал не был случайностью. Теперь, размышляя об этом, я припомнил призрачные фигурки суетившиеся у основания утеса в тот миг, когда валуны пришли в движение.
Они убили меня - и, как бы сильно я ни возмущался, убийство я мог понять. Но почему они не оставили все как есть? Это лежало за пределами моего понимания. Смерть решала все их проблемы. На кой им понадобилось копаться в завалах, разыскивая ошметок моих мозгов, необходимый для моего воскрешения?
Пока я обдумывал их мотивы, внутри меня начала вздыматься волна ярости. Их не устраивало одиночество, им было скучно, вот они и сделали из меня безделицу - куклу, которая бы их забавляла. Но, на сколько я их знал, забавлять игрушка должна была издалека, на таком расстоянии, чтобы не представлять никакой опасности. Хотя я не мог даже предположить, какой вред мог я причинить им, не имея рук.