Однако, Богом клянусь, им не уйти от наказания !
Я изыщу способ проникнуть на корабль и уберусь с этой планеты. Затем разыщу человека или какое-нибудь другое существо с руками или их подобием, и заключу с ним соглашение. И вот тогда вонючие омары распрощаются со своими жизнями.
Я согнул глазной стебелек и попытался толкнуть им крышку люка. Однако силы в стебельке было совсем немного. Удвоив напор, я надавил еще раз, и крышка хоть и чуть-чуть, но приоткрылась. Я продолжал толкать - люк медленно смещался внутрь корабля и наконец распахнулся. Кому нужны руки, подумал я, торжествуя. Если с помощью глазного стебелька мне удалось открыть люк, то после некоторой практики я, пожалуй, наловчусь и кораблем управлять.
Эй вы, там, сказал я, лучше прямо сейчас начинайте углублять свои норы, потому что, хотите верьте, хотите нет, я к вам вернусь. Никто не смеет сотворить со мной то, что сотворили эти клоуны, и остаться безнаказанным.
Я продвинулся немного выше, намереваясь забраться в люк, и обнаружил, что у меня ничего не получается. Просто, я был слегка крупноват. Не то, чтобы слишком. Самую малость. Я толкался и протискивался, извивался и крутился всеми мыслимыми способами. Неважно, что я делал, но тело было чересчур большим.
Все просчитали, подумал я. Ничего не упустили. Не оставили ни одной лазейки. Они не снабдили меня руками и, замерив люк, сделали мое тело немного крупнее - не слишком, но достаточно. Они позволили мне уйти и теперь покатывались в своих норах со смеху. Но придет день, когда я заставлю их об этом пожалеть .
Однако все эти мысли не значили ровным счетом ничего, и я прекрасно это понимал. Я не мог заставить их пожалеть. Не мог никуда улететь и не мог ничего сделать. Я не мог попасть на корабль, а если я не мог попасть на корабль - значит не мог и с этой планеты убраться. У меня не было ни рук, ни головы, а если у меня не было головы, то, следовательно, не было и рта. Как человеку питаться без рта? Неужто, они обрекли меня не только на заточение на этой планете, но и на голодную смерть?
Я сполз на землю. По пути вниз меня трясло от страха и злости, и поэтому приходилось соблюдать крайнюю осторожность, чтобы не сорваться и не упасть.
Спустившись, я тут же улегся рядом с кораблем и попытался, разложив все по полочкам, взглянуть на ситуацию в целом.
Человеком я больше не был. В уме я, конечно, все еще оставался им, но внешне, безусловно, - нет. Я застрял на этой планете и уже не вернусь к человеческой расе. Но даже если бы удалось вернуться, о многих вещах теперь можно было забыть. Я больше никогда не завалюсь в койку с какой-нибудь красоткой. Не отведаю стейка. Не опрокину стаканчик-другой виски. И при моем появлении мой собственный народ станет либо потешаться надо мной, либо разбежится в страхе - и я никак не мог решить, что из этого причинит мне большую боль.
На первый взгляд, казалось невероятным, что омары были способны на нечто подобное. В голове не укладывалось, что шатия луговых собачек, внешне похожих на то, чему самое место на обеденной тарелке, могут взять кусок мозга и создать из него новое живое существо. В них не было ничего, что наводило бы на мысли о таких способностях и знаниях. Никакие признаки не указывали на то, что омары есть нечто другое, нежели то, что они собой представляли: вид существ, обзаведшихся кое-каким интеллектом, но не добившихся особых достижений в культуре.
Но внешний вид был обманчив - в этом не приходилось сомневаться. У них имелись способности и знания, далеко превосходившие то, что показали результаты проведенных мной психологических тестов. Естественно, именно этого и следовало ожидать от подобной расы. Ведь я основывал свои выводы не на фактах, а на сведениях, которые они мне скормили.
Если они достигли такого уровня развития, то почему скрывали это? Почему живут в норах? Почему добывают огонь высверливанием? Почему нет городов? Почему нет дорог? Почему, в конце концов, эти мелкие вшивые подонки не ведут себя цивилизованно?
Ответ очевиден. Если вести себя цивилизованно, это привлечет излишнее внимание. Но если не высовываться и строить из себя недоумков, то преимущество окажется на вашей стороне. В любой ситуации вас будут недооценивать, и тогда, находясь в самом что ни на есть выгодном положении, вы можете засветить своим врагам точнехонько промеж глаз. Возможно, я уже не первый планетарный охотник, объявившийся здесь. Возможно, в прошлом были и другие. Возможно, за долгие годы эти маленькие злобные омары поняли, как с нами поступать.
Хотя я никак не мог сообразить, отчего они не сделали это по-простому? К чему все эти выкрутасы? Почему, прикончив планетарного охотника, они не оставили все, как есть? Зачем понадобилось возвращать его к жизни и затевать с ним идиотскую игру?
Скорчившись на земле, я обозревал окрестности. Они были так же прекрасны, как мне и представлялось, а может даже лучше. Вдоль речушек возвышался лес, который мог дать первоклассную древесину, а позади водных потоков раскинулись огромные, ровные участки плодородных полей, годившиеся под фермерские хозяйства. В тех вон далеких холмах таилась серебряная руда... И почему, черт возьми, я настолько уверен, что там есть серебро?
Знание это сильно меня потрясло. Ничего такого я не должен был знать. Я мог предположить, что в холмах найдутся минералы, но не было никакого способа выяснить наверняка, где они расположены и какими именно окажутся. И все же я знал. Не гадал, не рассчитывал, а знал. Конечно же, уверенность эта была рождена моим новым телом, которое задействовало некий находящийся внутри него и до сей поры остававшийся незамеченным орган чувств. Скорее всего, в дальнейшем, когда этот сенсор заработает в полную силу, я смогу взглянуть на любой участок местности и достоверно узнать, чем он богат. Все это, спору нет, было прекрасно, но, не имея рук и возможности покинуть планету, я чувствовал одно лишь горькое разочарование. Это и был их метод. Вот, что их забавляло. Они достали конфетку и, когда малыш потянулся за ней, оттяпали ему ручонки.
Теплые лучи солнца ласкали мое тело, и двигаться совершенно не хотелось. Мне следовало бы подняться и начать действовать, однако я, вот хоть убейте, не мог даже предположить, что делать дальше. Это конец, казалось мне в ту минуту. Через какое-то время я, возможно, смогу что-нибудь придумать. Но пока что, я просто посижу здесь и выпью еще немного солнечного света.
Так я обо всем и узнавал. Они подкрадывались ко мне незамеченными: все эти новомодные способности, все эти причудливые чувства, все эти новообретенные знания. Я ел солнечный свет. И прекрасно обходился без рта. Всего-навсего питался энергией света. Я размышлял об этой трапезе, об этом впитывании солнечного света и, когда думал об этом, понимал: это не обязательно должен быть солнечный свет. Просто с ним было проще всего. Однако в случае необходимости я мог дотянуться и взять энергию из чего угодно. Мог высосать ее из потока воды. Мог добыть ее из дерева или отнять у травинки. Мог извлечь ее из почвы.
Просто и эффективно. Сложно придумать более идеальное тело. Тот грязный маленький подонок, высунувший башку из норы, сказал, что мое тело было плохо сделано. Конечно же, плохо. Его ведь не разрабатывали. Оно просто эволюционировало на протяжении тысячелетий, делая все возможное с тем немногим, что имелось в его распоряжении.
Я ощущал солнечный свет и впитывал его, и я знал о солнечном свете, о том как он возник - протон-протонные реакции приводят к стремительной перестановке субатомных частиц из одной формы в другую, в процессе чего высвобождается поток изливавшейся со звезды энергии. Конечно, я и раньше, еще будучи человеком, знал эту теорию. Однако, выучив ее однажды, я никогда больше не вспоминал о ней. Теперь же все было иначе. Речь шла не просто об усвоенном материале, а об интеллектуальном познании. Я ощущал это, видел, улавливал. Я мог без особых усилий представить себе атом водорода внутри того средоточия энергии и давления. Мог слышать шипение гамма-лучей, улавливать мельком головокружительный полет новорожденных нейтрино. И я знал: это касалось не только звезды. Я мог проникать в тайны растений, отыскивать микробы и другие крошечные формы жизни, кишевшие глубоко в почве; мог отслеживать процессы, вызвавшие геологическое образование. Не столько зная, сколько пребывая в виде любого из них, я занимал их место и понимал их на много лучше, чем они сами (чем бы они ни были) смогли бы понять себя.