Они дошли до знакомого проулка молча. Тане вдруг стало так страшно: что же теперь будет с сестрой?
А ничего не было. Пришли домой, отогрелись, чаю попили. Ирина вела себя, как обычно, чем вызывала раздражение у Клавдии Михайловны, из-за чего она не задержалась в доме сына. Скоро и Володя приехал, уставший, сонный; извинился перед гостьей, завалился на кровать в чём был, укрылся всем, что нашёл в доме, и уснул.
Ирина нисколько не смутилась, сестра ей всё объяснила, только шустрой Наташке не помогали Танины просьбы и уговоры, девочка всё время норовила влезть к отцу, хотела поиграть с ним. Вовка сам её пустил к себе под тёплые одеяла, девочка немного побарахталась и уснула в объятиях отца.
Вечером муж тихонечко спросил у Тани на веранде, что случилось, та ответила, что на работе неприятности, и некоторое время сестра поживёт у них. А Вовке что? Он не против, он всё равно постоянно на работе.
Ирина месяц прожила у сестры; беднота в доме да по утрам прохладно всегда. Таня вставала раньше всех, чтобы печь затопить. Ира пыталась помогать по дому, на кухне. Да какая там кухня – угол возле печки. Лучше всего у неё получалось с детьми возиться. Однако, её раздражали бесконечные пелёнки, рубашонки, колготки, висящие на верёвке над печкой, - в доме всегда пахло детьми, - ведро с горячей водой, стоявшее на печке, всё время парило, так что днём в доме стояла духота, хотелось вырваться на улицу, что она и делала.
Гуляла сама по себе по заснеженным улицам, иногда племянницу с собой брала, пока снег не начал превращаться в грязь.
Татьяна только и старалась что угодить сестре: готовила, намывала, не пускала детей к ней в комнатку по утрам. В один выходной в гости выбрались, опять столы ломились от угощений, мужики выпивали и спорили об урожае в этом году, женщины обсуждали детей, чьи-то детки то и дело подбегали к родителям за угощениями или пожаловаться. Ирина грустила, держалась отдельно: не к месту она здесь, незамужняя и бездетная.
Коля заходил через день, а то и каждый день. Снова начались вечерние посиделки: мужики выпивали, Николай балагурил без умолку, а Ира злилась; иногда могла встать и выйти, ничего не сказав. Володя с Таней только переглядывались, а шумный гость делал вид, что не замечает ничего.
В начале апреля Ира уехала на несколько дней. Таня знала куда, просилась с сестрой, но муж не отпустил.
- Тань, а с детьми кто? - шептались молодые ночью. - Я сейчас не могу отпрашиваться, мама - сама видишь, как себя ведёт: злится, что загостилась у нас сестра твоя. Не понимаю, что она так взъелась? Да и зачем? Ты вроде сказала, что она на работе всё уладит и вернётся…
Таня не находила веских аргументов для мужа, а правду сказать не могла.
На суд поехала Ирина.
Но сначала заехала к родителям. Мать и дочь почти не разговаривали; отец, ничего не подозревая, выспрашивал, почему бросила работу, - ведь всё так хорошо было!
- Будет ещё лучше, пап. Не там - так в другом месте.
- Но ты вроде горела, мечтала. С чего вдруг? В деревне который месяц сидишь… Устала, что ли, от своей учёбы?
- Да, пап, устала. Ты у мамы спроси, она лучше меня объяснит, - Ирина встретила неодобрительный взгляд матери.
- Молодая, глупая, родителей надо слушать и всё сложится, - сказала мама будто бы с любовью. Дочка немного ожила.
Перед отъездом Ирина обратилась к маме. В душе шевельнулась маленькая надежда, - а вдруг…
- Мам, у меня суд... Поехали со мной, мне так трудно, мне нужен кто-то рядом, я прошу тебя! Мы с тобой никогда не ладили, - пыталась взять за руку мать Ира. - Один раз, просто побудь со мной рядом, ты мне нужна.
Валентина Семёновна отвернулась.
- Что я отцу скажу… Что люди скажут? Надо было всё по-тихому решить, а не играть на публику. Теперь не отмыться от этой грязи во век!
Ира усмехнулась самой себе. Руки опустились…
****
На суде Ирина была одна, как в тот вечер. Одна – против них, этих животных, залившими тогда водкой последнее человеческое, что в них оставалось. Никого близкого, родного ни в зале, ни в коридоре – одна! Даже этих отморозков пришли поддержать родные.
Среди людей, сидящих в зале суда, Ирина увидела женщину, которая приходила к ней за несколько дней до заседания просить за одного из насильников. Ирина тогда отказала ей наотрез. Теперь в глазах женщины читалось отвращение, презрение будто она, Ирина, – преступница, а не жертва. Все смотрели на неё так, даже судья. Никакого сожаления или жалости к ней, она ведь жизнь ломает парням, им большие сроки грозят.