— Синьор хочет убить меня?!
— Нет, что ты. Я просто напишу татарам записку, что ты выдала мне их тайну, а сам поеду в Сурож и сообщу купцу о том, где его дочь. Татары и без меня за милую душу снесут тебе голову.
— О, святая Деспина, какой вы жестокий человек, — простонала женщина, поняв, что у нее нет выхода. — Я подчиняюсь, но моя смерть ляжет тяжелым грехом на душу синьора.
— Нам не следует бояться, Энея. Я еще не раз побываю в твоей лавчонке в Кафе. Вот, держи твои сто сонмов и принеси для девушки какую-нибудь одежду.
Удача всюду сопутствовала молодому ди Гуаско. В течение десяти минут Ольга была развязана.
Не потревожив спавшего на сеновале слугу, Деметрио взял хозяйское седло, оседлал запасного вороного коня и тихо вывел его из конюшни. Посадив на него Ольгу, вскочил на своего серого, и через минуту всадники растворились в темноте ночи.
ГОРЕ ЗА ГОРЕМ
Повадилась беда — отворяй ворота.
Полуденным зноем дышит летний день. Дорога от монастыря до города словно посыпана солью. Из-под ног коня клубится пыль и тяжелыми тучами ложится на без того серые листья кустарника. Горячий воздух струится перед лицом Теодоро волнистыми ручьями, и очертания впереди лежащих предметов колеблются, как живые.
Теодоро не замечает жары. Только что закончился обряд крещения, и он теперь человек православной веры. Последняя преграда к сердцу возлюбленной снята, ничто не помешает ему жениться на Ольге. Сейчас он снова увидит ее — от этой мысли сердце Теодоро наполняется радостью. Покачиваясь в седле, он поет:
Около дома Никиты Чурилова, своего будущего тестя, Теодоро сошел с коня и постучал кольцом в створку резных ворот. Подождал малость, еще постучал, но на дворе никто не появился. Наконец заскрипел засов, Теодоро толкнул створку ногой и оказался перед матерью Ольги.
— Простите меня за беспокойство, — смущенно произнес Теодоро. — Я думал, что мне откроют слуги. А вы сами…
— Слуг-то нету, голубчик мой, — сквозь слезы проговорила Кирилловна, — в поисках все.
— В каких поисках?
— Беда великая пришла в наш дом. Ведь Оленька пропала!
— Как пропала?
— Вчера пошла по цветы с Василисой-подружкой, и до сей поры нет. Никитушка со слугами весь город обшарили, нигде кровинушки нашей не нашли, — Кирилловна опустилась на ступеньку крыльца и, закрыв лицо, залилась слезами.
— Куда же она могла деваться? — тревожно спросил Теодоро и тут же вспомнил: «Святых отцов берегись, сынок». «Неужели так скоро? — произнес он про себя. — Но если это дело святых отцов, значит, Ольга жива, они не могут ее убить, она не виновата. Они просто решили ее спрятать».
— Не плачьте, я уверен, что Ольга жива, и даю слово— найду ее. Мне кажется, я знаю, где ее надо искать. Подождем синьора Никиту, посоветуемся, и все будет хорошо.
— Дай-то бог, дай бог, — шептала старая мать. — Мне, грешным делом, худые думы в голову идут — уж не руки ли на себя наложила, сердешная.
— Не говорите так, дорогая. Я не вижу причины… по-моему, Ольга добровольно согласилась стать моей женой.
— Так-то оно так, — вздыхая, промолвила Кирилловна.
Скрипнули незапертые ворота, и во двор вошел отец Ольги, сгорбленный, подавленный, с серым неподвижным лицом. В опущенной руке зеленый сверток. Словно не замечая никого, еле передвигая ослабевшие ноги, подошел к крыльцу и осторожно положил зеленый комок на верхнюю ступеньку. Сверток развернулся, и Теодоро увидел, что это платье Ольги. Дунул ветерок, приподнял оборку розовой мантильи, под ней обнаружилась светлая ткань Олиной исподницы. Кирилловна глянула и рухнула на пол, зарылась лицом в дочерину одежду. Заголосила:
— Доченька-а-а моя, единственная-я!
— Нету, мать, у нас доченьки. В синем море она. Осиротели мы, — произнес Никита. Плечи его задрожали от тяжелых рыданий.
— Где… нашли… это? — спросил Теодоро.
Никита поднял голову и только сейчас понял, что перед ним стоит жених Ольги. Он тихо, словно самому себе, ответил:
— На берегу, около Алчака приняла она свою смертоньку. Горе за горем приходит в мою семью. Чем я согрешил перед тобой, господи? — и снова поник головой.
Теодоро неотрывно глядел на одежду и не мог больше произнести ни слова. На крыльце непрестанно голосила обезумевшая Кирилловна. Вокруг молча стояли слуги.