Осенняя ночь в этом краю великолепна. Она теплей весенней, мягче летней. Небо темно-синее, бездонное. Звезды, крупные и яркие, тихо мерцают в высоте. Ольга молча приникла к атаманову плечу. Василько что-то хотел сказать ей, но она движением руки остановила его:
— Слышишь, поют, — шепнула Ольга.
На дальнем краю поляны вправду зазвучала песня.
Василько прислушался. Песня рассказывала о близком и, казалось, рождалась тут же, в сердцах поющих.
Ширится песня, плывет над горами…
На миг затихли голоса, и снова льется грустный напев:
— Думы свои выпевают, — тихо произнес Василько. — Душа, поди, у каждого болит. Один бог знает, что ждет нас впереди. Сжились все, привыкли друг к другу, а скоро, быть может, многих не будет на этом свете. Сейчас песни поют, а придет час, и кто-то замолкнет навсегда. Для других будет светить солнце, шелестеть трава, щебетать птицы, а для них…
— Не надо, Вася, об этом, — слушай…
ЯРМАРКА
Кафа! Обширен город и богат. Во все концы земли разнесся слух о его рынках. Здесь средоточие множества торговых путей, приют славных негоциантов всего мира. Трудно представить место с более разноликой и разноязычной толпой. Торгует тут китаец и русский, грек и армянин, генуэзец и араб, француз и мадьяр.
Товару всякого — пропасть! Особенно знатен живой товар. Кафа продает работную силу — коренастых, приземистых невольников, стройные и высокие покупаются для войны, строптивые — на галеры, за весла. Можно здесь купить девушку нетронутую — для гарема, молчаливую и покорную — в служанки.
В большом спросе и цене женщины с грудными детьми. За морем, особливо в Египте, русскую полонянку считают лучшей кормилицей для детей знатных особ.
Если хочешь — купи дитя. Здесь их много — маленьких, бессловесных, ничего не ведающих о своей судьбе.
Сегодня первый день осенней ярмарки. Главный городской рынок кишмя кишит народом. Всю ночь до самого рассвета не закрывались ворота Кафы. Проходили через них мохнатые лошаденки с арбами, нагруженными виноградом и фруктами, с телегами, полными огурцов, дынь и арбузов. Бесконечные вереницы ишаков тянули на спинах огромные мешки пшеницы, гороха, фасоли и ячменя.
Проходили не спеша караваны верблюдов из дальних земель. Высокие тюки покачивались на их горбах, задевая своды каменных ворот.
Поутру миновал ворота обоз сурожан. На возах с виноградом, фруктами, просом и вином важно восседали русские купцы. За ними — дородные купчихи с румянцем во всю щеку, выщипывая зернышки из огромных, как колесо, подсолнухов, коротали длинную дорогу.
Много тысяч возов пришло на рынок города. Кафа, ненасытная Кафа, сожрет все: иное в городе, иное погрузит на корабли и отправит в другие, дальние и близкие места. Везут на ярмарку соль, рыбу, икру, зерно, воск — свой товар. Везут заморские: опиум Бенгала, сандалово дерево Малабара, пряности и алмазы Индии, мускус Тибета. Особое место занимают ткани: восточная камка и моссульская парча, витрийский бархат и ковры — для богатых, а скамарда и букарана по восемь аспров аршин — для прочих.
Утром над рынком поднялось ослепительное солнце. Никита и Семен Чуриловы сегодня в своем лабазе с самого раннего утра. Суровское полотно идет в продажу полным ходом. От покупателей отбою нет, не купец, а они набивают цену. У прилавков Семен с приказчиками. Старый Чурилов со слугами очищает третий лабаз — переносит из него все товары в первые два. К делам торговым эта переброска касательства не имеет. Тут совсем другое: в лабазе будут ночевать люди. Множество мастеровых живут за городской стеной — в антибурге. Для них, как и для всех иногородних, вход в Кафу разрешен только днем. К вечеру пристава и стражники бездомных людей выгоняют за ворота. Если завтра начнется сполох, нужным людям в город не попасть.