— Мое седло! Он украл мое седло! — стонал шляхтич.
— Не поймали?
— Если бы не поймали! Словили вора, а он, скот, на обратном пути сызнова убег. Да еще мое кавказское седло украл. За него я десять хлопов не возьму, столь оно драгоценно. А кто во всем виноват? Пан Вячеслав.
— Врешь, пан Август, — слегка улыбнувшись, проговорил княжич. — Сам проспал, а меня винишь.
— Чапель-Чернецкие не врут! — гневно воскликнул шляхтич.
— Не ори. За дорогу крики твои надоели мне.
— Меня здесь оскорбляют! Моей ноги… — не договорив, Август выбежал за дверь.
— Что случилось, говори? — недовольно спросил князь.
Княжич начал:
— Настигли беглеца на второй день. Когда я увидел, что это Сокол, я велел его не связывать, доверяя ему. Ты знаешь его, отец, — получив доверие, он не нарушит его, и мы вернулись бы с ним. Но этот пустоголовый Август ночью связал его. Сокол порвал веревки и убежал вторично.
— Ты напрасно поверил холопу. Он вор. Он украл у меня лошадь.
— Это не совсем так, отец. В пути я узнал, что коня он купил у нашего конюшего. Тот сам привел лошадь Соколу.
— У-у, варнак! — сквозь зубы проговорил князь. — Я ему коней доверил, а он… А Сокол все равно вор. Он седло у пана Августа поворовал.
— И седло не его вина, — спокойно заметил княжич.
— Ты, может, скажешь, что и седло Август сам отдал ему.
— Нет, не Август.
— А кто же?
— Я.
— Ты!
— И веревки обрезал я, и коня любого взять позволил.
— Да как ты смел, молокосос! — прокричал взбешенный князь. — Почему ты это сделал?
Вячеслав отвернулся к окну и, не глядя на отца, резко ответил:
— Его родителя запороли на потеху облыжнику. Сына ты хотел погубить на радость этому спесивому шляхтичу. Доколе, врагов наших ради, хороших людей изводить будем? Василько товарищ мой, и я не хотел его смерти.
— Вот ты как заговорил. Меня попрекать вздумал. Отца учить. Я тебе оботру молоко на губах. Эй, люди!
Вбежали четверо слуг.
— Взять его! И в поруб. Ну, что зенки выпучили — берите!
Слуги с опаской подошли к Вячеславу и, взяв его под руки, повели.
Прошло пять дней. Данила мучится у себя в горнице. Гнев его остыл, однако выпустить сына не велит гордость княжеская. Была бы жена дома — дело проще. Пошла бы да волей княгини и выпустила. А она как назло уехала в Монастырь на моление.
Вот и ходит по горнице князь Данила, места себе не найдет.
Вдруг тишину дома нарушил топот ног. Распахнулась дверь, и князь увидел на пороге Василька. Спервоначалу струхнул князь, но за Соколом в горницу ворвались слуги и повисли на нем, словно псы. Увидев, что беглец не опасен, Данила, осмелев, спросил:
— Убить меня прибег, разбойник? Добро мое пограбить!?
— Не до того, князь, ныне. Землю и животы людей наших спасать надо. Орда на Соколец идет. Татары! Коня чуть не загнал — упредить хотел. Готовь, князь, оборону!
Данила встал, махнул слугам рукой, чтоб отпустили, и подошел к Соколу.
— Далеко ли татарву встретил, много ли их?
— Через сутки будут здесь. Много их. Тьма.
— Эй, холопы! Привести княжича. Дам ему под начало дружину. А тебе спасибо, что упредил. Садись на коня, беги по деревням, починкам да отрубам, сколачивай из мужиков рать, ополчение перед крепостью поставим. Вину твою тебе прощаю. Воеводой над мужиками ставлю. Будешь воевать за князя-батюшку?
— И тебе, князь, и нам — мужикам — за землю нашу драться придется, — твердо ответил Сокол.
Г лава вторая
ПОЛОН
Зажурилась Украiна, що нiде прожити,
Витоптала орда кiньми маленькii дiти.
Ой, маленьких витоптала, великих забрала,
Назад руки постягала, пiд хана погнала.
КРОВАВЫЕ ШЛЯХИ
Татарин на взмыленной лошаденке мечется из конца в конец каравана. Злость душит татарина. Он проклинает негодных пленников, не желающих уходить из родных мест. Кочевнику, не знающему любви к родной земле, упорство их непонятно.
Еще более не по душе татарину приказ сераскира[3]. Вся орда ускакала вперед и посотенно рыскает по сторонам. Жгут, забирают добро, гуляют, привозят много добычи, и лишь ему с его сотней приказано мучиться с пленниками.
— У-у, шакалы! — ругается про себя всадник. — Почти два тумена пленников оставили на сотню аскеров. Попробуй убереги их в дороге.
Медленно движется невольничий караван. На исходе вторая неделя пути, на исходе и Черный шлях. Скоро сольется он со шляхом Муравским, и тогда прощай, родной край!