– Ладно, – согласился Тиффани. – До чего же вы все усложняете.
Пьетро вышел из магазинчика, держа под мышкой собаку и патефон. Тиффани взял у Пьетро ключ.
– Животных уберем позже, – сказал он.
– Спасибо, что не делаете это в моем присутствии, – сказал Пьетро.
– Ах, ради всего святого, – сказал Тиф фани. Все высыпали на улицу поглазеть. Пьетро потряс перед ними таксой, словно победитель, выбрасывающий вверх сжатый кулак в знак победы.
– Прощайте, прощайте! Я не знаю, куда меня ведут, но я на правильном пути! Я очень болен, но я вернусь! А теперь я ухожу!
Он рассмеялся и помахал рукой.
Они сели в полицейскую машину. С одного боку он усадил собачку. Патефон положил на колени. Покрутил ручку, завел. Патефон заиграл «Сказки венского леса», а машина уносила его прочь.
Вокруг «Кормушки» тишина царила и в час ночи, и в два, и в три. А в четыре утра безмолвие стало таким кричащим, что все открыли глаза, сели в своих кроватях и стали вслушиваться.
Свидание
Рэй Брэдбери
20 октября 1984 года
9:45–10:07
(По прочтении о гибели молодого актера и пересадке его сердца другому человеку прошлой ночью.)
Она позвонила и попросила о встрече.
Поначалу молодой человек отнекивался, мол, нет, не стоит, он все понимает и сочувствует, но никак не сможет.
Но услышав на том конце провода ее безмолвие, даже не беззвучие, а неизъяснимое горе, он, выдержав долгую паузу, произнес: да, хорошо, приходите, но ненадолго. Не знаю, как я справлюсь с такой престранной ситуацией.
И она не знала. Собираясь пойти на квартиру к молодому человеку, она спрашивала себя, что будет ему говорить и как она себя поведет, а что скажет он. Она ужасно боялась, что ее реакция будет слишком бурной и ему придется ее прогнать и хлопнуть вслед дверью.
Ведь она совершенно не знала молодого человека. Он был ей абсолютно незнаком и неизвестен. Они никогда раньше не встречались, и она разыскала его имя только вчера, после отчаянных поисков через друзей в местной больнице. И теперь, пока не поздно, она должна была навестить совершенно чужого человека по самому что ни на есть необычайному поводу в своей жизни и раз уж на то пошло – то и в жизни всех матерей с тех пор, как возник цивилизованный мир.
– Пожалуйста, подождите меня.
Она протянула таксисту двадцатку в залог того, что он останется здесь на случай, если ей придется поспешно уйти, и что тот постоит у подъезда, пока она сделает глубокий вдох, отворит дверь, войдет и поднимется на лифте на третий этаж.
Перед его дверью она зажмурилась и, сделав еще один глубокий вдох, постучала. Ответа не последовало. Внезапно охваченная ужасом, она заколотила в дверь. На сей раз дверь наконец открылась.
На нее смотрел смущенный молодой человек лет двадцати – двадцати четырех:
– Миссис Хедли?
Она услышала, как произносит:
– Вы совсем на него не похожи, – осеклась, залилась краской и чуть было не повернулась, чтобы уйти. – Я хотела сказать…
– Вы ведь и не надеялись на это?
Он распахнул дверь настежь и отошел в сторону. На столике посреди квартиры их дожидался кофе.
– Вовсе нет. Как глупо с моей стороны. Сама не понимаю, что говорю.
– Садитесь, пожалуйста. Я – Уильям Робинсон. Для вас Билл, полагаю. Черный или белый?
– Черный.
Она смотрела, как он наливает ей кофе.
– Как вы меня отыскали? – полюбопытствовал он, передавая ей чашечку.
Она приняла ее дрожащими пальцами.
– У меня есть знакомые в больнице. Они навели справки.
– Им не следовало этого делать.
– Знаю, но я настояла. Видите ли, я собираюсь во Францию на год, может, дольше. Это последний шанс увидеться с моим… ну, я хочу сказать…
Она впала в молчание и уставилась в чашечку.
– Значит, они сообразили, что к чему, хотя документы должны были держаться в тайне? – поинтересовался он.
– Да, – ответила она. – Все совпало. В ночь, когда погиб мой сын, вас привезли в больницу делать пересадку сердца. Так что это могли быть только вы. Таких операций ни в ту ночь, ни на той неделе больше не было. Я знала, что, когда вы выписались, мой сын… вернее, его сердце, – ей было трудно это выговорить, – выписалось вместе с вами.
Она опустила чашку.
– Я не вполне отдаю себе отчет, что я тут делаю, – призналась она.
– О, отдаете, вполне, – возразил он.
– Нет, в самом деле. Все так неестественно, печально и ужасно одновременно. Не знаю, дар Божий. Имеет ли все это какой-то смысл?
– Для меня – да. Я выжил благодаря этому дару.
Теперь пришла его очередь молчать, налить себе кофе, помешать и выпить.
– Куда вы собираетесь, – спросил молодой человек, – пойти потом?