Жара стояла невыносимая, пот градом лился по лицу. Японская артиллерия била по каждому замеченному бойцу.
Красноармеец Попов нес станковый пулемет. Переходили болотце. Вдруг Попов почувствовал, что его сапоги засосала жидкая грязь, двинуться вперед нельзя. Чтобы высвободиться из трясины, нужно было выпустить из рук пулемет. Но Попов изловчился, вытянул одну ногу из сапога, потом другую и босиком побежал дальше. Добрался до кочки, установил свой пулемет — и ну поливать огнем японскую пехоту!
Благодаря находчивости Попова часть быстро продвинулась вперед и заняла нужный пункт. Наступление в этом направлении было обеспечено. Я направился к третьему батальону.
Вдруг вижу — лежит в траве пулеметная лента, двести пятьдесят патронов. Обронил кто-нибудь. Захватил я ленту с собой, бегу дальше.
Третий батальон шел по открытой местности. Японские пули летели над головами. Пуля на лету тоненько воет, поет, как большой комар. Снаряды японские рвались кругом. Но батальон шел вперед.
Я встретил командира пулеметной роты лейтенанта Шустрова. Давно мы с ним дружили, он был замечательный человек: веселый, храбрый, преданный.
— Эй, — кричу, — Шустров! Вот тебе подарок — двести пятьдесят штук патронов.
Взял Шустров ленту, усмехнулся.
— Спасибо, пригодится самураям на закуску.
Только мы с ним расстались, слышу — рядом что-то тяжелое упало в траву. Я оглянулся — нет Шустрова. Кричу:
— Шустров!
Он молчит. И вдруг я вижу: лежит Шустров ничком в густой высокой траве, пулеметная лента зажата в руке. «Чего он, — думаю, — огня испугался, укрывается?»
Наклонился я над товарищем своим, командиром пулеметчиков Шустровым, и увидел, что он мертв. Японская пуля ударила его прямо в сердце.
Больно мне стало. Чувствую — не могу слова сказать. Снял с Шустрова наган, взял его партбилет, документы, сунул себе в сумку. Потом вынул из остывшей руки пулеметную ленту и пошел.
Я знал, что горько поплатятся японцы за кровь моего друга лейтенанта Шустрова, за кровь многих верных сыновей нашей родины, которые, как и он, погибли в славном бою.
Третий батальон продолжал наступление.
Ленту, взятую у Шустрова, я отдал пулеметчикам.
Вышел из строя командир батальона старший лейтенант Разодеев — его тяжело ранило в ногу. После него я был старшим в батальоне. Раздумывать в бою некогда, я крикнул:
— Слушай мою команду!
И с этой минуты ответственность за батальон легла на меня.
Мы приближались к скатам Заозерной. Был уже вечер.
С командиром первого батальона Змеевым мы договорились, кто с какой стороны будет наступать. Я повел своих бойцов с левого фланга, он — с правого.
Проволочные заграждения нас не остановили — мы их резали ножницами, рвали гранатами и шли вперед. У самого подножья Заозерной мы наткнулись на телеграфный провод, натянутый невысоко над землей. Зачем? Право, не знаю. Может быть, японцы думали, что в темноте бойцы будут спотыкаться о него и падать. Но я просто наступил на него ногой, и мы перешли эту «преграду».
Крутизна была большая, пришлось карабкаться ползком по высокой траве. В темноте можно было неожиданно нарваться на врага или случайно обстрелять своих. Шли осторожно. Но та же темнота помогла нам — японцы потеряли из виду направление, в котором двигался батальон, и сосредоточили главные силы в другой стороне.
Наконец мы выскочили на вершину. Коротким штыковым ударом и гранатами мы отбросили японскую часть назад, на скаты сопки.
— Давайте флаг! — закричал я.
Откуда-то появилась длинная палка с заостренным концом. Я схватил флаг и крикнул:
— Да здравствует товарищ Сталин! Ура!
— Ура! — закричали бойцы. — Ура великому Сталину!
Я размахнулся и вонзил древко флага в землю. Над сопкой Заозерной, над отвоеванной нами родимой советской землей развевался алый флаг родины.
Мы кричали: «Ура! Да здравствует Сталин! Да здравствует боевой нарком товарищ Ворошилов! Да здравствует советская Сталинская Конституция!»
Минут пятнадцать это продолжалось, и никто не стрелял — ни мы, ни японцы. Самураи, повидимому, одурели, растерялись оттого, что были сброшены с вершины Заозерной.
Но уступать ее без боя они не хотели. Придя в себя, они начали контратаку.
ДВА ДНЕВНИКА
Бой продолжался всю ночь. Японцы были от нас метрах в сорока. Они стреляли снизу, бросали гранаты. Много красных бойцов погибло в ту ночь. Лейтенант Глотов, которого мы на последнем собрании приняли в кандидаты партии, вел свой взвод на правом фланге. Он натолкнулся на японскую засаду и был смертельно ранен. Умирая, Глотов крикнул: