— Кто это?
И тогда Нюрка сказала.
— Степушка, — сказала она, — милый, добрый, хороший человек! Степушка, выслушай меня...
— Ой, что случилось? — спросил Степан и окаменел от предчувствия внутренней боли.
— Я люблю его, — проговорила Нюрка и зажмурилась, ибо смотреть безвинному мужу в ясные глаза она не могла. Не от стыда она зажмурилась, а от жалости к чистому, честному, беззащитному в своем доверии к ней мальчику, который еще не знал в жизни ни настоящих огорчений, ни настоящего горя.
Он сначала не понял и даже засмеялся, сказав легкомысленным тоном:
— Кого? Этого старичка? — и вдруг прочел на ее лице приговор себе и не рассердился в первое мгновение, не оскорбился, а тоже пожалел себя испуганной жалостью, боясь перемены привычной жизни. До этой минуты все было хорошо, ясно и просто, несмотря на некоторые осложнения и мелкие ссоры, неизбежные во всякой семейной жизни, но сейчас — он понял — пришло непоправимое.
— Ты... ты изменяла мне? — спросил он, не глядя на нее, потому что лицо ее показалось ему нехорошим, плохим, незнакомым при всей знакомости черт, отстраненным от него, ее мужа, и обращенным вовнутрь себя, к эгоизму своей личности. — Изменяла?
Она хотела сказать, что душой уже давно изменила ему и что душевная измена равнозначна физической, но не стала ничего этого говорить, только покачала головой и ответила:
— Нет.
Он будто вздохнул с облегчением.
— Тогда бы я убил тебя.
— Убей, — покорно сказала она, — правда, убей, пожалуйста, как неверную жену, потому что я все равно тебе изменю. Я люблю этого человека и выйду за него замуж, я полюбила в первый и последний раз в своей жизни.
Он взглянул на нее страшными глазами и пошел к двери с изменившимся, твердым лицом.
— Ненавижу тебя, — сказал он. — А уж себя... презираю я себя, дурака.
Он ушел. Дверь закрылась, но Нюрка не испытала ничего — ни сожаления, ни раскаяния, только облегчение и успокоение.
— Какая же ты, в общем, скотина, — сказала она сама себе, но на самом деле не почувствовала угрызений совести и сказала это только так, неизвестно зачем. Сказала и пошла на кухню варить яйца — ей хотелось есть. Есть ей хотелось, она бы съела сейчас целую корову, такой у нее был аппетит. И все же в глубине души Нюрка не то чтобы презирала или осуждала себя, нет, но будто бы чувствовала не всю свою правоту по отношению к Степану.
Она сварила яйца, однако есть не стала, ей расхотелось есть, она вернулась в комнату и легла спать, хотя время для сна было неподходящее — еще светило солнце, день еще не закончил свою дневную жизнь. Но Нюрка уснула, будто после длительной физической, нелегкой работы, и пребывала во власти сна до вечерней, поздней темноты.
А проснувшись, увидела Степана, который сидел за столом, глядел на нее и плакал. Плакал он не явно, без слез на лице. Чужой человек, плохо знающий Степана, не догадался бы, что он плачет, но Нюрка была ему совсем не чужим человеком и знала, что Степан плачет скрытыми слезами.
— Не надо, — сказала она, — я знаю, я, наверно, виновата перед тобой, но нету во мне вины. Наверное, я очень аморальная. Ударь меня, Степа. Ну, пожалуйста, ну, очень прошу, ударь, тебе легче будет. Ну!
Но он не ударил. Он смотрел на нее страдающими глазами и молча молил о жалости, о снисхождении, о самой малой ласке, о кусочке любви, словно бы любовь, как бисквитный торт за рубль пятьдесят копеек, можно сжевать по частям, оделив и знакомых и соседей.
— Не смотри так, — сказала Нюрка, — я боюсь.
— Ты пропадешь без меня, — сказал он. — Никто не будет тебя любить, как я. Прошу, подумай, не совершай непоправимой ошибки.
— Нет, Степа, — проговорила она, — я ошиблась, когда вышла за тебя замуж. Я была тебе верной женой, я старалась, Степа, но больше не могу... Прости меня.
— Так нельзя, — с отчаянием сказал он. — Я ведь умру без тебя! Нет, я не уйду отсюда. Буду жить возле тебя, и ты не совершишь своей ошибки. Потом ты будешь мне благодарна, я знаю, а сейчас злись, но я никуда не уйду.
— Конечно, — сказала она, — ты можешь не уходить. Но вместе мы уже не должны жить после того, как выяснили отношения. Я очень боялась выяснять отношения, а теперь между нами все ясно. Хочешь, оставайся, но все равно я уйду, потому что выйду замуж за этого человека.
— Уходи, — вдруг закричал он. — Сейчас же!
Она поколебалась, сказала:
— Прощай! — сняла плащ и толкнула дверь.
— Подожди, дура сумасшедшая, — крикнул он, но она не остановилась, а, наоборот, побежала во двор и спряталась там за железной мусорной бочкой, услышав, что Степан ее догоняет.