Выбрать главу

— Не бросайте мелочь, — отчаянным голосом взывает он к тем, кто входит на остановках.

Вот вошла девушка в легком платьице без рукавов, сунула парню монетку и тоже встала на площадке, прижавшись лбом к стеклу. Ей зябко, она обняла себя руками и смотрит туда, где плывут черные деревья.

А вот девочка спит на коленях у матери. Мать сама еще девочка. У нее пухлые щеки, смешливые глаза и смуглая шея. А вон знакомый инженер из заводоуправления — он держит перед собой книгу, но не читает ее, а смотрит на людей, потому что смотреть на людей — это тоже читать книгу. Две женщины, очень нарядные женщины, шикарные женщины, рассказывают что-то друг другу и смеются, и у обеих сверкают белые зубы.

А вон сидят юноша и девушка. Они молча смотрят друг на друга, глаза их светятся, как множество солнц. Они смотрят друг на друга, а лица их застыли от счастья. Они молчат, но глаза их кричат, и Степан слышит этот крик, его нельзя не слышать, потому что глаза этой девушки так знакомы Степану, так похожи на Нюркины глаза.

А за окном рекой течет ночь и по ней печально плывут черные деревья, будто обломки хижин и кораблей. И трамвай плывет, шатаясь от усталости и от ветра. Он рассекает черную воду, как Ноев ковчег. Он подбирает всех, кто еще в пути, кто не дошел еще до своей гавани.

Вот военный впрыгнул в вагон, вот старичок вошел... И оба отдали монеты парню, который никак не может разменять рубль. А он услужливо оторвал им билеты.

Как долго он меняет этот рубль. Он давно его поменял! Конечно, давно... И в трамвае уже давно невесело — все смотрят на него. И девушка в легком платьице без рукавов тоже смотрит на него.

— Симпатичная деваха, — сказал один из четверых.

— Угу, — согласился другой. — Зиной небось зовут.

— Тебя Зиной зовут? Давай познакомимся, Зина...

Но девушка не слушала их, она смотрела на того, который стоял у кассы, считал собранную у пассажиров мелочь.

— У Зины ножки блеск, — сказал один.

— Полюби его, Зина, — посоветовал другой и захохотал.

Только что люди сидели друг подле друга как давние знакомые и в вагоне было тесно от их взаимной любви. А сейчас трамвай стал огромен и пуст, словно Ледовитый океан, и теперь люди сидят за тысячу километров друг от друга, отвернувшись к окнам, за которыми плещется ночь.

— Положи деньги в кассу, — сказала девушка.

— Не кричи, Зина, горлышко заболит, придется лечиться.

Люди смотрят в окна, там так интересно, там ночь, там деревья. Очень там интересно, как в кино. И рабочий смотрит, и дамы смотрят, и солдат смотрит — все присосались к окнам. А инженер читает книгу, очень занимательная, наверно, книга.

Только старушка смотрит на парней.

— Нехорошо, сыночки, — сказала старушка.

— Помалкивай, бабка, — сказал парень в майке.

Старушка покачала головой и тоже стала глядеть в окно.

Огромный и пустой, как Ледовитый океан, трамвай плыл по черной воде. Он был словно Летучий Голландец — все вымерло на нем.

А на площадке парни приставали к девушке. Один облапил ее, она молча, испуганно вырывалась.

Сиди, Степан, смотри в окно, все смотрят, и ты смотри. Пусть тот, влюбленный, встанет, а ты сиди. Пусть влюбленный встанет, ведь он самый сильный, самый лучший! Сиди!

Ну, валяй, влюбленный! Их четверо, но они совсем мальчишки, ты легко справишься с ними.

Но влюбленный сидел, а глаза его молчали и были тусклы.

Трамвай плыл, как Летучий Голландец. И в целом мире некому было защитить эту девушку в легком платьице без рукавов, потому что вагон был пуст, как Ледовитый океан. Некому было помочь этой девушке. А разве Степану может кто помочь в его беде? У каждого свои несчастья и свои невзгоды, пусть каждый сам и выбирается из своей беды.

Степан словно объелся какой-то дряни. И в животе у него защемило, и во рту стало горько. Ему противно было оттого, что вымер трамвай.

Морщась, он встал. Он сжал руку парня, который считал мелочь, и тот послушно бросил деньги в кассу. Что-то кричали его дружки, размахивали кулаками, но они оказались жалкими беззубыми щенками и, когда трамвай остановился, трусливо перебежали в прицепной вагон.

И опять стало весело. Даже веселее, чем было. И снова кричали глаза влюбленного, и снова светились, как множество солнц.