Как в природе перед бурей наблюдается иногда безмятежный покой, так и в Нюркиной жизни было радостное затишье, пора больших надежд, удовлетворения собой и окружающей действительностью. Нюрка любила любимого человека и работала на заводе, делая из кусков металла нужные изделия, вращаясь в цеховом коллективе, приобретая себе рабочий авторитет.
Но вот наступило двадцатое октября — обычный день. Как и у всех обычных дней, у него было будничное утро, не предвещающее ничего особенно хорошего или плохого, заурядное утро человеческой жизни, исчезающее из памяти по своей малозначительности.
Нюрка рано ушла на завод, а Михаил Антонович еще полежал в постели, потому что работал в тот день во вторую смену. Когда подошло его время и он, приведя себя в порядок, вышел из дому, то увидел у подъезда Степана, давно забытого им и Нюркой человека. Михаил Антонович изменился в лице, но превозмог себя и спросил с внешним добродушием:
— Что ты здесь делаешь, милый человек?
— Ворон считаю, — ответил Степан.
— Ну-ну, — сказал Михаил Антонович, — валяй, у нас их тут много, считай. Но в другой раз, очень тебя прошу, выбери другое место. Не смущай ты ее, пожалуйста. Зачем ты пришел? Мы давно забыли тебя.
— Неправда, — сказал Степан. — Ей не может быть с вами хорошо. Я буду ходить. Одно время я пытался ее забыть. Но зачем же мне ее забывать, если я ее люблю?
— И потому хочешь принести ей зло?
— Это вы говорите о зле? — воскликнул Степан, — Вы... вы, который... Не надейтесь, я хочу ее видеть и буду видеть.
— Нет, — сказал Михаил Антонович, — ты обязан ее пожалеть.
— Не говорите о жалости, вы злой, бессердечный человек!
— Пойми, милый мой, она ребенка ждет, — сказал Михаил Антонович и пошел своей дорогой.
Встреча со Степаном расстроила его. Он никак не мог успокоиться, пришел в цех, переоделся в рабочую одежду, но успокоиться никак не мог. Он боялся, что Степан все же дождется Нюрку и огорчит ее ненужным своим разговором.
Как легко рассуждают люди о добре и зле! Каждый к своим интересам приспосабливает эти понятия, каждый клянется в верности добру. Но что такое добро и зло, если чувствительный Степан хочет этого добра лишь себе одному, если, любя, стоит там, у подъезда, ждет Нюрку, не понимая, что несет ей лишь зло? Ему мало своей доброй любви, он ищет награду за эту любовь и за свое понимание добра.
Михаил Антонович ополоснул под краном лицо холодной водой, подставил губы под быструю ее струю. Он пил и никак не мог напиться. Вода понимала его, он слышал ее успокаивающий голос, тихое ее бормотание и чувствовал ее ласку. Она несла ему успокоение, и, глотая ее крупными глотками, ощущая осторожное прикосновение к лицу, он сам наполнялся добротой и нежностью. Она ничего не просила взамен, она отдавала ему все, что могла отдать, и ничего не просила взамен. Она и не могла иначе, она служила одинаково всем людям, и люди принимали ее ласку, даже не задумываясь над ее самоотверженной добротой. Она служила всем одинаково, и злым, и жестоким, и хорошим, и плохим — всем людям и каждого хоть на мгновение наполняла нежностью и добротой. Не в этом ли истинное добро и истинная любовь — все отдавать и ничего не ждать, ничего не брать взамен?
Нет, ложь! Она злая, вода. Она только и ждет своего часа, чтобы разорвать трубы и затопить дома, улицы, людей. Оставь кран открытым — и она покажет свою доброту. Она зла, потому что равнодушна. Ей все равно, кому петь свою песню. Она одинаково дает жизнь и добру и злу. Нет, доброта не в том, чтобы поить всех без разбору...
Михаил Антонович отработал смену и с беспокойством поспешил домой. Но зря он спешил и беспокоился, Нюрка не встретилась со Степаном, он или не дождался ее, или усовестился и отправился своей дорогой.
А потом в этот день Михаил Антонович и Нюрка ходили на интересную кинокартину с участием уважаемого ими артиста Леонида Куравлева. Куравлев играл хорошо, вызывая у зрителей смех и слезы. После кино Михаил Антонович снова отправился в цех, чтобы присутствовать на производственном собрании, а Нюрка пошла домой, поцеловав его на прощание в правую щеку. Он тоже поцеловал ее в кончик носа, и они разошлись. Она обернулась, постояла, смотря, как он идет. Он тоже обернулся, помахал ей рукой и пошел дальше, совсем молодой, легкий, счастливый. Нюрка засмеялась от радости и, не торопясь, осторожно понесла в себе прекрасное дитя этого счастливого человека.