Матвей только прикоснулся губами к мягкой щеке мальчика, только почувствовал к нему сострадание, но он не знал еще, что это и есть первый зов отцовства.
Он поцеловал Егора, потушил свет и ушел спать в сарай.
А утром, затаив дыхание, со странным смятенным чувством Матвей смотрел сквозь открытую дверь сарая, как, проснувшись, Егор ходил по двору, как принес он воду из колонки, налил ее в соседский рукомойник, умылся, сопя и охая по-мужицки, как позвал мать: «Соня-засоня, вставай, умывайся», как встал у забора, куря первую утреннюю папиросу, глядя на движение просыпающейся улицы.
Приглаживая руками волосы, вышла из комнаты мать.
— Утро доброе, — улыбаясь, сказала она.
Егор засмеялся, проговорил:
— Ну и спать ты горазда. Вторую дойку проспала, вычет тебе из трудодня.
— Слава богу, не ты у нас председатель, а то навычитался бы, по миру всех пустил.
— Ну, Семен Иванович тоже хороший вычитала. Это он тебе только поблажку делает.
— Не мели, — сказала Алена. — Несешь какую-то ерундовину.
— А сама скраснела. — Егор засмеялся, и Алена засмеялась, махнула рукой:
— Ну тебя!
Она быстро постелила на стол под черемухой скатерку, вытащила из сумки деревенскую еду — яйца, мед, огурцы, помидоры, кувшин ряженки и сказала:
— Зови отца... В сараюшке он спит...
Егор не сразу пошел, постоял, докурил папиросу, выплюнул ее и только тогда пошел, да и то медленным шагом, тяжелым, будто подталкивали его в спину. Матвей хотел выползти навстречу, но не выполз, стал ждать, что будет дальше.
Егор вошел, скользнул глазами по Матвееву лицу. Смотря поверх его головы, сказал неизвестно кому, в пустоту:
— Мать есть зовет, — и не стал ждать ответа, ушел.
Матвей прикрыл рукой глаза, полежал и, набравшись душевных сил, храбрости набравшись, сделал веселое лицо и выкатился из сарая.
— Физкульт-ура! — сказал он. — Как спалось на новом месте?
— Спасибочки, хорошо спалось, — добрым голосом ответила Алена.
— Это самое главное — хорошо выспаться! — воскликнул Матвей. — Крепкий сон — залог здоровья.
Он говорил это бодрым голосом, катился к рукомойнику, а сам ощущал на себе сострадающий взгляд Алены и любопытствующую отстраненность Егора.
— Тебе помочь? — спросила Алена.
— Чего тут помогать? Раз-два и готово!
Матвей обрызгал лицо водой из рукомойника, сказал:
— Садитесь, я сейчас, — и покатил к себе в комнату, где достал из сундучка возле кровати жестяную круглую коробку. Когда-то он купил эту коробку с конфетами-леденцами, чтобы угощать соседскую девочку. Леденцов давным-давно не было, а красивая коробка осталась, и в ней хранилась всякая нужная всячина: пуговицы от военной гимнастерки, немецкое медное кольцо с изображением черепа, два запасных шарикоподшипника, орден и медаль «За боевые заслуги», полученные на фронте.
Матвей привинтил орден и медаль к рубахе. Он давно не вынимал их, случая не было, но сейчас привинтил не ради какой-то праздничности, а ради того, чтобы показать Егору и Алене, что он не мух ловил на войне, а был не хуже других.
Однако, привинтив награды, посмотрев на себя в зеркало — бравый был у него вид, — Матвей раздумал и снова уложил их в коробку из-под леденцов.
Он устал за завтраком от душевного напряжения, от игры в веселое настроение. Он понимал — прошлого не вернуть. Или нет, прошлое возвращалось к нему, оживляя давно забытые ощущения своего уродства. Он снова, как прежде, чувствовал обрубленное тело, слепой глаз. Он часто ловил на себе быстрый, изучающий взгляд Егора, разглядывающего его культи.
Куда-то ушла Алена, сказала — чайник греть, и не приходила, нарочно, наверно, оставила их вдвоем. Они сидели молча, не глядя друг на друга, сосредоточенно жевали. Наконец Матвей спросил:
— Что делать-то будем, Егор?
— Не знаю... Разберетесь... — ответил Егор и достал папиросу, стал шарить по карманам, ища спички.
— Куришь ты зря.
— Это верно, — согласился Егор. — Вредно.
— Вот и не нужно. Понимаешь, а куришь...
Егор нашел спички, зажег папиросу, затянулся и, покосившись на отца, сказал:
— Раньше надо было воспитывать. А теперь уж чего?
— А я не воспитываю — советую, — миролюбиво ответил Матвей.
— Где ж ты раньше был советовать-то? — отвернувшись, глядя в сторону, спросил Егор заледенелым голосом.
— Не суди, — проговорил Матвей. — Какой я работник в деревне? Обуза матери.