— Не надо, девочка, об этом… Иди, спи. Ну, пожалуйста...
Слезы были у нее в голосе. Глаза тоскующие, усталые.
— Мама, милая, — сказала я, — как я хочу, чтобы ты была счастливая,
— Я счастливая, девочка, — сказала она.
— Ты любишь Олега Николаевича?
— Да, — ответила она.
Я поцеловала ее, выползла в окно, побежала купаться.
Берег был пустынен. Причал безлюден. Даже чаек не было — спали еще где-то.
Я долго плавала, а когда вылезла на берег, вдруг из-за скалы с криком, дурачась, выскочил Андрей.
— Сумасшедший, испугал!
Он засмеялся.
— Отвернись, нахал!
Я не стеснялась его прежде. Теперь стесняюсь.
— Ну! Отвернись.
Он отвернулся, я натянула на купальник платье.
Мы лежали на песке. Солнце было еще мягкое, еще не грело. Я устала лежать на холодном песке.
— На стройку, что ль, пошли?
— В такую рань?
— Ну и что? Пойдем.
Он искупался, и мы пошли. Мы не торопились, шли по берегу. До начала работы было еще часа полтора. Волны шипели, облизывая желтый песок. Он сразу становился темным, почти черным. И наши следы чернели. В них пузырилась пена. Вода щекотала ноги.
Высоко на обрыве, за кустами, виднелась стрела подъемного крана и красные кирпичные стены дома отдыха — он был еще без крыши, гол, как птенец, но уже угадывалось, как он будет красив, когда застеклят его огромные окна, облицуют стены. Он стоял высоко над морем, среди красных прямых сосен, — лучшее место едва ли можно было выбрать у нас в Новоморском. Оттуда проведут к пляжу дорогу, выровняют крутой склон — и не узнать будет дикого этого места. Но пока вверх вела только узкая осыпающаяся колея. Мы запыхались, взбираясь по ней. Наверху сели под кустами.
— Дыши глубоко, — сказал он, — глубже. Не торопись.
— Отстань. Сам запыхался.
За нашими спинами, возле самых кустов, раздались чьи-то шаги.
— Черта лысого с этого обрыва съедешь, — хрипло сказал кто-то.
— Не набивай цену, отличная дорога, — сказал другой. — Может, через поселок поедешь? На виду у всех? Не торгуйся, народ начнет собираться.
Андрей схватил меня за руку, прошептал одними губами:
— Тише!
— Ладно, попытаюсь, — сказал первый хриплый голос.
Андрей хотел встать, но я дернула его за руку:
— Сиди!
Однако он уже встал. Поднялась и я. У меня дрожали колени.
Прямо перед нами стоял круглолицый розовощекий человек в новых желтых ботинках на толстой подошве. Сам в грязном пестром пиджаке, замасленных брюках, ботинки новенькие, яркие, будто только что из магазина. У него было детское лицо. Но лицо мальчика, ощипывающего живого воробья. Неподалеку стоял грузовик. Кузов был плотно закрыт брезентом. К грузовику шел парень в гимнастерке. Человек в новых ботинках спокойно оглядел нас, сказал начальническим голосом:
— Вы по наряду? Поздно являетесь, работнички. Соберите пока кирпич, рассыпался. Через час вернусь. Чтоб порядок был!
И повернулся, неторопливо зашагал к грузовику.
— Ладно комедию ломать, — сказал Андрей. — Лучше документы покажите.
— Что? — Человек в желтых ботинках обернулся. — Очумел? Меня не знаешь?
— Не знаю. У нас таких нет.
— Значит, появились. Распустили вас тут.
— А номер-то почему грязью замазали? — спросил Андрей.
Номер в самом деле был залеплен грязью.
— Сотри и запиши, раз такой бдительный.
Парень в гимнастерке стоял у грузовика, крутил во рту папиросу.
— Чего толковать-то, едем, — крикнул он.
— Документы покажите, — побледнев, сказал Андрей.
— Во, этого не хочешь? Понюхай, — человек в новых ботинках ткнул кулачищем Андрея в нос. Страшным стало его детское лицо.
— Не связывайся, Андрей, — крикнула я.
И ухватила его за руку, потащила в сторону. От машины уже шел тот, в гимнастерке, помахивая какой-то железкой. У него тоже было голое какое-то, озверевшее лицо.
— Идем, Андрюша, — я не помнила себя от страха, таща его за руку: люди с такими лицами могут все что угодно сделать — убить!
Андрей дергал руку, но я не отпускала.
— Отпусти! — сказал он.
— Не надо, идем отсюда, — бормотала я, не помня себя, и со страхом смотрела, как приближается тот, с железкой в руке.
Андрей вырвался, побежал к машине. Человек в новых ботинках обогнал его, что-то крикнул парню в гимнастерке. Тот метнул железку. Я завизжала. Андрей упал. Но он сейчас же поднялся. Однако было поздно: те двое уже сидели в кабине. Грузовик рванулся и на полной скорости помчался сюда, к обрыву.