— Никто не запрещает, но мне хотелось бы вместе с тобой обойти поля, — нерешительно произнесла Бахар, досадуя на свою навязчивость.
— Пойдем, пожалуйста, только при одном условии…
— Какое же ты ставишь условие? — оживилась Бахар.
Глядя ей прямо в глаза, впервые, кажется, за сегодняшний вечер, Хошгельды сказал:
— Условие такое: никаких праздных разговоров, вроде тех, что ты здесь вела. Я не для развлечения обхожу поля и сады, это моя работа, и я не хочу отвлекаться по пустякам.
— Я не вела праздных разговоров, Хошгельды, ты просто не хочешь меня понять… Но я принимаю твое условие, — примирительно сказала Бахар.
Хошгельды хотел было выйти, но на пороге столкнулся с Нартач.
— О чем это вы здесь секретничаете? — защебетала она.
Даже не взглянув на нее, Хошгельды закрыл за собой дверь.
— Какие там секреты! — возразила Бахар. — К тому же Хошгельды так неразговорчив последнее время…
— Да, очень, — подхватила Нартач, — когда я заходила к нему сегодня, мы тоже почти не разговаривали. Он только, срезал мне вот эти два цветка, и я сразу пошла сюда.
— Красивые цветы, — глядя куда-то в пространство, проговорила Бахар. — Пойдем к гостям, — предложила она подруге, и они вместе вышли на веранду.
Здесь было шумно и весело. Провозглашались тосты за Бахар, ее поздравляли с успешным окончанием института. Поздравляли Дурсун-эдже и Покгена-ага с новосельем. Поздравляли Вюши с успехами на его новом поприще. Гости разошлись только поздней ночью.
А на другое утро, когда Хошгельды, стоя у окна, пришивал пуговицу к рубашке, к нему явилась Бахар.
— Чем это ты занимаешься? — улыбнулась девушка.
— Да вот вчера зацепился за гранатовый куст, и две пуговицы сразу отлетели.
— Давай я пришью.
— Нет, спасибо. Бывший солдат и сам отлично с иглой управляется.
— Ну будет тебе церемониться, — просто сказала Бахар и взяла из рук Хошгельды иглу и рубашку.
Пока она пришивала пуговицы, Хошгельды молча рассматривал ее. Простенькое платьице и старые туфли подтверждали намерение Бахар идти в поле. А вчера он думал, что это просто пустые разговоры.
— Значит, пойдем? — спросил Хошгельды, когда Бахар протянула ему рубашку.
— Конечно, пойдем, а зачем же я пришла?
— Тогда тебе следовало бы что-нибудь надеть на голову, а то, знаешь, как солнце печет.
— Ничего мне не сделается. Но если хочешь, я сбегаю за косынкой.
— А ты завтракала?
— Конечно!
— Тогда беги за косынкой, а я тут все приготовлю.
Когда девушка вышла, Хошгельды надел рубашку, перекинул через плечо заранее уложенный вещевой мешок с инструментами и завтраком и отправился навстречу Бахар.
Через минуту они уже шли по широкой улице нового поселка к темневшим вдали садам. Утренний холодок бодрил, солнце едва поднималось. А через час-два оно так запылает, что усомнишься — бывает ли вообще на свете прохлада.
Ровные длинные ряды виноградника упирались в поле, засеянное люцерной. Только что скошенная люцерна распространяла аромат свежего сена.
Шагая по тропинке, Бахар увидела сложенные в кучу прутья. Это оказались ветви тутовника, каждая из них заканчивалась рогаткой из ровно обрезанных, сучков. Листья уже давно были съедены, а ветви, оказывается, тоже еще могли быть использованы. Здесь Хошгельды остановился. Он сбросил вещевой мешок, взял целую охапку прутьев и отнес их поближе к винограднику.
Бахар тоже остановилась и внимательно следила за всем, что делает Хошгельды. Вот он взял одну веточку, острым, заструганным концом воткнул ее в землю, осторожно уложил молодую лозу на рогатку, после чего срезал ножницами ненужные побеги. Так он обрабатывал один куст за другим.
Вскоре и Бахар принесла охапку прутьев и тоже принялась за работу. Она не отвлекала агронома разговорами, стараясь сдержать свое обещание. Пока Хошгельды подравнивал лозы, Бахар быстро и ловко ставила подпорки.
К полудню, когда солнце рассыпало свой самый сильный жар, усталая, раскрасневшаяся девушка, присела на траву и вытерла косынкой лицо.
— Ты устала? — ласково спросил Хошгельды.
— Нет, просто кончились палочки.
— Палочек сколько угодно! — воскликнул Хошгельды и указал рукой в ту сторону, где лежали кучи заготовленных прутьев.
— Тогда мы еще поработаем, только нет ли где-нибудь поблизости арыка.
— Зачем тебе арык? — заботливо спросил Хошгельды. — Если ты разгоряченная полезешь в воду, то наверняка простудишься.
— Да я и не собираюсь купаться, я до смерти пить хочу.
— Так бы и сказала, пойдем вон туда, к моему мешку.