— Хошгельды, мы с женой посоветовались и решили спросить тебя об одном деле, только вот не знаем, как ты к этому отнесешься.
Дурсун-эдже остановила веретено и с улыбкой посмотрела на молодого человека.
— Если ты чистосердечно примешь от нас подарок, который по обычаю дарят жениху, — продолжал Покген, — то мы станем для тебя вторыми родителями. Ты понял меня?
Не ожидавший такого разговора, Хошгельды покраснел. Еще ни разу в жизни он не чувствовал себя настолько смущенным. Он молчал, бренча крышкой чайника. Покген и жена уже подумали было, что их дочь не по сердцу агроному.
А Хошгельды поднял на стариков недоумевающий взгляд и сказал:
— Покген-ага, ведь я слышал, что Бахар уже кому-то дала слово и скоро выйдет замуж.
Старики рассмеялись.
— И до тебя, оказывается, дошел этот слух, — сквозь смех проговорил Покген. — Это всего лишь женская хитрость.
— Она это нарочно всех обманула, — пояснила старушка, — а то ведь последнее время сваты нам покоя не давали.
— Я с великой радостью принял бы ваше предложение, — взволнованно говорил Хошгельды, — но ведь еще неизвестно, как отнесется к этому сама Бахар. Все зависит от нее. Дело родителей дать дочери добрый совет, а там уж пусть сама решает.
— Если ты согласен, то и Бахар согласится, — в один голос заверили его старики. — Бахар отлично понимает, что мы ей только счастья желаем.
Откинув назад черные волосы, Хошгельды проговорил прерывающимся от волнения голосом:
— Если только Бахар согласится, то обо мне и говорить нечего. Для меня нет лучше девушки на свете, чем Бахар.
— Вот, бог даст, Бахар кончит учебу, так мы сразу свадьбу сыграем, — заключила Дурсун-эдже.
Когда Хошгельды собрался уходить, Покген, желая оказать гостю почет, вышел проводить его.
Хошгельды шагал в темноте легкой походкой, и почему-то вспоминалась ему та самая песенка, которую так звонко пели ребятишки. Никто еще не слыхал, чтобы агроном распевал на улице. Но сейчас он не мог сдержать себя, и в ночной тишине радостно зазвучал его голос:
ОТЦЫ И ДЕТИ
Зима стояла теплая. Едва успевало взойти солнце, как природа, казалось, забывала о ночных заморозках, и к полудню температура поднималась до тринадцати — четырнадцати градусов. Такими обычно и бывают зимние дни в Туркменистане.
Хошгельды вынес на солнышко стеклянные банки, в которых посадил для опытов горные травы. Он долго рассматривал их, осторожно измерял растения, часто забегал в комнату, записывал что-то и снова возвращался к своим сокровищам.
Его опытами интересовались теперь все колхозники, даже Ата Питик поверил в науку и охотно слушал лекции племянника, которые передавал местный радиоузел. Особенно ревностными поклонниками Хошгельды стали пионеры. Они всерьез увлеклись агрономией, тоже не пропускали ни одной передачи и организовали кружок юных мичуринцев.
Только, пожалуй, Нязик-эдже, все еще без особого уважения относилась к опытам сына. Сейчас она сидела на солнышке у дверей и наблюдала за Хошгельды.
"Так увлечен он своей работой, так увлечен, — думала мать, — что совсем забыл о женитьбе".
Правда, она давно с ним об этом не заговаривала, но тайком все-таки подыскивала невесту и даже откладывала деньги для тоя, благо доходы нынешнего года были настолько велики, что это можно было сделать совсем незаметно. В последние дин Нязик-эдже ждала удобного момента, чтобы поговорить с сыном, но как-то все не удавалось, а сейчас, ей кажется, этот момент настал.
— Сын мой, — тихо проговорила она, — не пора ли и тебе обзавестись своим домом?
— Как это своим домом? Разве у меня нет дома? Конечно, наше жилище не слишком красиво, но ведь в новом поселке у нас будет прекрасный кирпичный дом в несколько комнат, с большой верандой, с деревянными полами и потолками. Я посажу вокруг такие растения, которые даже зимой будут цвести, так что в нашем доме всегда будет красиво. Правда, хорошо будет?
Хошгельды отлично понимал, куда клонит мать, но ему не хотелось вести разговор на эту тему.
— Конечно, хорошо будет, — согласилась Нязик-эдже, — но для такого хорошего дома нужна хорошая невестка, сын мой; Вот что я имела в виду.
— Ну, об этом ты не беспокойся. Как только будет готов дом, так и невестка появится.
— Я ведь нет-нет да и захожу то к одним, то к другим соседям, — продолжала свое Нязик-эдже, — но успеха пока что нет. Вот недавно замолвила словечко о внучке твоего упрямого дядюшки Ата, так он не согласился. Он все еще помнит вашу ссору в прошлую весну. Ты его тогда так обидел, что он до сих пор сердится.