— Живи у меня. Обижать детей нехорошо.
— И я так думаю.
— Твои хозяева очень добрые, никому ни в чем не отказывают. Тарга знает, у кого легче пристроить человека. А ты будь совестливее.
Эрес покраснел. Но ведь он в колхозе только второй день. Тетушка должна его понять.
После ужина Эрес решил пройтись по селу.
Ему встретился мужчина с крупными прокуренными зубами, он ехал верхом. В руке держал длинный шест. Вчера на току девушки называли его Шырбан-Коком. Эрес узнал от них, что Шырбан-Кок пасет коров, принадлежащих жителям села.
Шырбан-Кок торопливо спешился и поздоровался с Эресом за руку.
— Ну как, дунмам, уже приступил?
— На току работаю.
— А как с жильем?
— Пока что...
Шырбан-Кок с деланным смирением проговорил:
— Зайди, дунмам, ко мне. Чайку попьем. Я, оказывается, знаю твоих родителей. — На Эреса смотрели притаившиеся под густыми бровями чуть раскосые глаза. Было в них что-то пугливое и вместе с тем зоркое. Не дожидаясь ответа, старик степенно повел коня за повод. Эрес пошел позади.
Дом Шырбан-Кока, словно замок, со всех сторон обнесен каменной, почти в рост человека стеной. Поверх стены два ряда колючей проволоки.
Вокруг кирпичного дома и по углам дворовых стен зеленеют тополя. Тяжелая, на массивных кованых петлях дверь-калитка открылась натужно, со скрипом. Залаяла огромная собака. Она, как бешеная, стала носиться вдоль проволоки, протянутой от крыльца до стены. Совсем близко увидел Эрес клыки, налитые кровью глаза. Казалось, вот-вот разверзнется пасть степного волкодава и — сомкнется...
Эрес попятился, осторожно пошел вслед за хозяином. Пес преследовал его яростным лаем.
— Не бойся, дунмам, она не кусается, — услышал он вкрадчивый голос Шырбан-Кока. — Она у меня, дунмам, ученая. Знает, чужие ко мне не ходят... Тэ-сссе, Эгер, тихо! Не видишь разве, хозяин пришел.
Пока Шырбан-Кок привязывал коня под навесом, Эрес переминался у крыльца. На душе вдруг стало неспокойно, нехорошо как-то. Подумал: «Пес не простой, вышколенный. Сразу видно».
Оглянувшись на калитку, Эрес увидел, что она, кроме железного засова, может припираться еще толстым бревном, подвешенным наподобие колодезного журавля и одним концом упирающимся в глубокую оцементированную яму.
— Входи же в дом, Эрес Оюнович! — как во сне услышал голос Шырбан-Кока, тяжело переступая ступеньки крыльца.
В доме — тихо, сумрачно. Хозяин вошел, никому не сказав ни слова. Эрес поздоровался с хозяйкой и в ответ получил только легкий кивок. Старик, сидевший в задумчивости на кошме в углу комнаты, служившей гостиной, и вовсе ничем не показал, что видит незнакомого человека. Он коротко взглянул на Эреса, собрал на своем землистом лице бесчисленное множество морщин и снова разогнал их, безразличный ко всему.
— Это мой отец, — пояснил Шырбан-Кок. — Глухой. Совсем не слышит, будто нет у него дыр в ушах. — Шырбан-Кок жестом пригласил Эреса сесть на табуретку и, не давая опомниться, заговорил сразу о другом.
— Да, Эрес Оюнович, нелегко привыкать к новому месту, где нет ни родных, ни знакомых.
— Это верно, — согласился Эрес. — Но ведь я молод, как-нибудь обвыкнусь. Только вот с жильем у меня не совсем хорошо.
— И это устроится! — Шырбан-Кок, видимо, понял, что в Агылыг парень приехал с твердым намерением обосноваться здесь прочно и надолго. Почему-то обвел тяжелым взглядом комнату, остановил его на жене и сказал:
— Вот он, тот человек. Вчера я тебе о нем рассказывал. — И перевел взгляд на Эреса: дескать, извини за болтливость.
Жена Шырбан-Кока, по-прежнему стояла потупясь, избегая взгляда Эреса. Потом взглянула на него как-то невесело, опустив уголки губ, пытаясь изобразить улыбку:
— Поок, так это и есть сын тех стариков? Они жили с нами по соседству в устье Агылыга. Тогда, правда, мы были еще молодые.
— Да-да, он, жена.
— Потом они перекочевали в Шивилиг.
— И у них появился ребенок, — добавил Шырбан-Кок и вздрогнул под взглядом сурового отца, словно не в меру болтливый школьник. — Это единственный сын тех стариков, жена, — поправился он.
— Мужчиной вырос, — избочь взглянув на гостя, продолжала хозяйка, разливая чай. — Такой же, как наш Угаанза.
Эрес поднял подвинутую к нему пиалу, ответил тихо:
— Мать давно умерла, отец — три года назад, когда я в армии служил.
— Поок, бедные!..
Сказав это, хозяйка удалилась на кухню.
За разговором Эрес не заметил, как к нему подсел старик, которого Шырбан-Кок отрекомендовал глухим. Лицо у него было плоское, сморщенное, как высохшая лепешка. Обращаясь к хозяину дома, Эрес сказал: