Множество рукавов было опущено в танкер. В течение всей ночи выкачивалось горючее. К утру танкер поднялся над водой и предстал перед нами во всей своей красе.
Но нужно было прикрыть его и на обратном пути.
Гитлеровцы словно озверели. Мстя за неудачу, они предпринимали все более яростные атаки, с тем чтобы потопить танкер. Особенно сильный налет был предпринят, когда судно подходило к Сочи.
Получив сигнал о приближающихся больших группах самолетов противника, я вместе со всеми летчиками-ночниками поднялся в воздух. Группы немецких самолетов, благодаря нашим смелым и хорошо организованным атакам, были рассеяны на дальних подступах и не допущены к цели. Часть самолетов беспорядочно сбросила бомбы и убралась восвояси, а часть нашла себе гибель на дне Черного моря.
В этом бою особенно отличился командир эскадрильи Герой Советского Союза капитан Рыжов, сбивший два бомбардировщика противника. Когда он преследовал третьего, немец-стрелок вывел из строя мотор на его истребителе. Большой мастер летного дела, он не покинул самолет с парашютом, зная, насколько каждый из них дорог нам был тогда, и с большим искусством посадил его на небольшую площадку на северной окраине города Сочи.
Очень важная задача по проводке танкера „Иосиф Сталин“ была успешно выполнена, он возвратился в Батуми целым и невредимым. За это многие летчики-истребители были удостоены правительственных наград.
В течение всего периода боев нашего героического гарнизона (десант на Мысхако) летчики-черноморцы непрерывно поддерживали его с воздуха. Они отражали вместе с десантниками атаки немцев на земле и в воздухе, обеспечивали корабли (в шутку называемые летчиками „тюлькин флот“), которые из Геленджика питали десант резервами, боеприпасами и всеми другими видами снабжения.
Всем запомнился тогда бессмертный подвиг летчика Цыганова. Молодой комсомолец летчик-истребитель, будучи тяжело раненным в боях под Перекопом, вернулся в строй. Раненный в плечо (в результате прямого попадания снаряда в воздушном бою), он не мог поднимать левую руку. Но убедил всех, что ее движений вполне достаточно, чтобы управлять мотором, а чтобы управлять самолетом, есть правая рука и ноги. И несмотря на то, что имел все основания быть списанным с летной работы и отправленным в тыл, он вновь сел за штурвал истребителя и повел его в бой. На его счету была уже не одна вражеская машина. Подлинный герой, беззаветно преданный родине, много сразил еще. Но в одном из неравных боев он погиб смертью храбрых…»
Перечитывая письмо-воспоминание своего фронтового побратима, я воочию вижу его не в чинной генеральской форме, а в потрепанной кожанке, спрыгивающего с изрешеченного крыла самолета.
— Как добрался?
— На честном слове и на одном крыле…
Слова эти слишком часто были полной правдой.
Дорогой Гастелло
И сегодня я с нежностью и болью вспоминаю их имена. Вот они: Беликов Виктор Николаевич, командир экипажа, гвардии капитан. Овсянников Иван Пантелеевич, штурман, гвардии капитан. Зыгуля Григорий Никифорович, стрелок-радист, комсомолец. Северик Григорий Павлович, стрелок, комсомолец.
Экипаж самолета-торпедоносца.
— Пойдете группой из четырех машин. Обнаружен большой гитлеровский конвой. Остальное, надеюсь, ясно…
— Когда вылет?
— Через десять минут!
Первое, что увидел Беликов, два «Ме-109», бросившихся наперерез его машине.
— Гриша! Слева «мессеры».
— Вижу. Сейчас я их угощу.
— Увлекаться боем не будем. Главное — прорваться к конвою. Попробуй их отогнать.
— Есть!
Заработал турельный пулемет.
То ли «дорнье» боялись далеко уйти от кораблей и оставить их без прикрытия, то ли растерялись, увидев еще три торпедоносца, выходящих в атаку на конвой, только крутым виражом они отошли в сторону.
Три тяжелых транспорта утюжили море. Сдерживая ход, стараясь держаться поближе, их эскортировали миноносцы и стая сторожевых катеров.
Вся эта армада открыла огонь почти одновременно. И бирюзовое до этого мгновения небо преобразилось. Казалось, какой-то сумасшедший художник-абстракционист начал стремительно расписывать его красными, огненными, сиреневыми красками.