— Это он целовал меня, — уточняю я. — И я сказала ему отвалить.
— Ты же знала, что он мне нравится! — дуется она, как будто это я виновата и как будто я не сказала об этом же Максу пару минут назад.
И вдруг все встает на свои места. Вот почему этим летом мне надо было отдохнуть от Кейли. Не только из-за вечеринок.
Когда я с ней, я становлюсь «той самой» девчонкой. Девчонкой, которая дает затащить себя на вечеринку, на которую ей совсем не хотелось, которая обгорает на солнце, которую можно втянуть в ссору из-за парня, который вовсе того не стоит. Я чувствую себя жалкой, у меня чешется кожа, и я злюсь на Кейли, злюсь на себя за то, что снова стала такой.
Я делаю глубокий вдох.
— Я знаю, — говорю я спокойным тоном. — Мне очень жаль. Понятия не имею, почему он так поступил.
Я окидываю взглядом океан. Наверное, купаться после захода солнца запрещено, но никто за этим не смотрит. В воде полно людей, плещущихся и покачивающихся на волнах.
— Искупаемся? — предлагаю я в знак примирения.
От вида этих фигур в темной воде у меня бегут мурашки по коже, но мне хочется завершить этот день с Кейли на хорошей ноте. И мы всегда ходили окунуться перед тем, как покинуть пляж. — это традиция.
Кейли смотрит на океан, потом отступает на шаг, подальше от темноты, нависшей над полосой прибоя. Подальше от людей, которые кажутся безликими в почти полной темноте.
— Мне что-то не хочется, — сдавленным голосом произносит она.
— Ладно, — вздыхаю я с неожиданным облегчением.
Мне вдруг хочется отказаться как можно дальше от воды.
— Я проголодалась, — хныкает она и тянет меня за руку.
Она меня еще не простила, но пока готова забыть обиду.
— Я тоже. Бекка с Зебом уехали?
— Уже давно, — кивает она.
— Тогда и мы поедем. Я видела пиццерию рядом со станцией.
Мы собираем вещи и направляемся к выходу с пляжа. Макс не обращает на нас никакого внимания. Как мило с его стороны. Я замечаю, как Кейли оглядывается через плечо раз, другой, и сердце сжимается от жалости к ней.
В поезде Кейли молчит. Мы едим пиццу, утирая жир бумажными салфетками. Когда мы подъезжаем к станции перед Бриджхемптоном, Кейли сворачивает пляжное полотенце, прикладывает его в окну и устраивает голову как на подушку.
— Мы уже почти приехали, — говорю я.
— Я не выхожу.
— В каком смысле?
— Я купила обратный билет сразу до Бруклина, — отвечает она. — Я не выйду в Бриджхемптоне.
Я откидываю голову на подголовник кресла и смотрю в потолок вагона. Грязь на нем никаким мылом не отмыть. Мне хочется, чтобы Кейли уехала, но не таким образом.
— Он мне не нравится, — говорю я. — Ни капельки.
— Неважно, мне уже все равно. — Явная ложь. — Мне в любом случае завтра с утра уже надо быть дома. Меня ждет мама.
Возможно, так оно и есть. Кейли так и не сказала, сколько она собирается пробыть у меня. Поезд подъезжает к Бриджхемптону, и я собираю вещи.
— Ты уверена? — спрашиваю я, заранее зная ответ.
— Точно, — отвечает она сквозь зубы, не переставая смотреть в окно.
— Я тебе позвоню, — обещаю я.
— Ага.
Чувствую себя дерьмово. Накидываю сумку на плечо так, что ремень врезается в обгоревшую на солнце кожу, и направляюсь к выходу.
16. ТОГДА. Июль
Херрон-Миллс, Нью-Йорк
Я валяюсь в постели столько, сколько могу выдержать. Кожа горит, чешется и снова горит. От меня разит вчерашним потом, солнцезащитным кремом и жиром от пиццы. В половине первого — наверное, столько я не спала с прошлого лета — я наконец заставляю себя дойти до ванной и включить душ. Нужно было принять его накануне, до того, как я вся в песке и жире завалилась в кровать, но почему бы не завершить день неудачных решений еще одной ошибкой? К тому же у меня нет планов на сегодня, а Беллами вернутся только завтра. Пожалуй, днем займусь стиркой.
Помывшись и натерев кожу кремом с алоэ, найденным в ящичке в ванной, я снимаю простыни и заталкиваю их в мешок со всеми остальными вещами, которые надо постирать. Из угла комнаты на меня обвиняюще смотрит оставленный Кейли рюкзак, и я решаю его разобрать. Для такого большого рюкзака она взяла с собой совсем мало. Только журналы, безглютеновый батончик и немного одежды, которую я могу вернуть в конце лета. Я заталкиваю рюкзак под кровать.
В доме я загружаю в машину первую стирку и отправляюсь к бассейну с тостами и стаканом апельсинового сока. Откуда-то доносится тонкое гудение. Кто-то стрижет лужайку. Звук идет со стороны Уиндермера, но этого не может быть.