Несмотря на то что официально личность погибшей не подтверждена, местные жители в первую очередь говорят о девятнадцатилетней Зоуи Спанос, пропавшей 31 декабря. Сообщение о пропаже лодки, принадлежащей Кэтрин Хант, также проживающей в Херрон-Миллс, поступило в ту же ночь, и полиция сразу заподозрила возможную связь между этими событиями…
Я с трудом дохожу до туалета, и оба кусочка тоста отправляются в унитаз.
Когда я доползаю до кровати, то боюсь закрыть глаза. Пчелы вернулись. Они кружат в моей голове, и я не слышу ничего, кроме их монотонного гудящего стона. Через три дня после того, как Зоуи отправила мне сообщение, она исчезла. А теперь — лодка, тело.
Мысленно я снова оказываюсь на балконе Уиндермера. Зима. Повсюду кружат пушистые белые хлопья, и на перилах балкона начинает собираться узкая белая лента. Ночь идеально ясная; свет в доме не горит, но прямо над нами сквозь верхушки деревьев просвечивает круглая луна, а небо усыпано точечками звезд. Со мной Зоуи. На ней золотистое платье с пышной юбкой из тафты. Ее волосы стянуты в высокий пучок, и она напоминает балерину.
Кейли тоже здесь, кутается в толстую зимнюю куртку и сжимает в руке стакан. Она поднимает стакан, предлагая тост, и его содержимое сверкает золотом в лунном свете. Потом она осушает стакан залпом и выскальзывает в дверь, ведущую внутрь Уиндермера.
Я смотрю на себя. На мне — страшные коричневые зимние ботинки и темно-синее короткое пальто, которое я ношу с десятого класса. Под пальто — вечернее платье.
— Тебе не холодно? — спрашиваю я у Зоуи.
Мы с Кейли как следует утеплились, а на ней — только платье. Зоуи смеется, словно в ночи рассыпали звездную пыль.
— Потанцуй со мной, Анна, — она делает оборот, другой, описывая туфлями ровные круги на снегу.
Потом она тянется ко мне, и наши руки скрещиваются. Она смеется, я тоже смеюсь. Мы обе кружимся, словно балерины, в морозной зимней ночи. Мы все кружим и кружим, и вдруг я чувствую, как ноги начинают скользить по снегу.
— Анна! — кричит она, и ее руки выскальзывают из моих.
Пара птиц срывается в полет. И Зоуи тоже летит, ее ноги ударяются о перила балкона, золотистое платье вспархивает навстречу лунному свету, а я падаю назад, на балкон, ударившись сначала спиной, потом головой, и все вокруг меркнет.
Я плотно смыкаю веки и тру их кулаками до звездочек в глазах. Было бы легко списать все, что я увидела, на игру буйного воображения. Но я не могу.
Жаркое солнце ярко светит в окна домика у бассейна. Уже давно не утро. На кухне гудит телефон — уведомление о полученном сообщении. Что-то подсказывает мне, что гудит он уже не в первый раз. Я выползаю из кровати и ползу в ванную, где сую голову под кран и жадно глотаю холодную воду. И никак не могу напиться. Я пью и пью до боли в животе. Телефон снова гудит, требуя, чтобы я шла на кухню. Сообщения от Кейдена.
• Ты, наверное, уже знаешь, что отец Зоуи опознал ее тело.
• Я выхожу из полицейского участка.
• Это сообщение — просто любезность, Анна. Сегодня днем полиция придет в Кловелли-коттедж.
• Я этого не понимаю, но знаю, что тебе что-то известно. Тебе надо поговорить с полицией.
Я закрываю сообщения и смотрю на часы. Двадцать минут второго. Я проспала больше суток. Не могу поверить, что Эмилия позволила мне спать так долго. Грудь снова сдавливает чувство вины.
В спальне я хватаю со стола тетрадь для набросков и акварельные карандаши. Открыв чистую страницу, я начинаю рисовать, давая волю воспоминаниям.
Рука скользит над бумагой уверенными, смелыми движениями. Это набросок со знаменитой картины «Волшебница Шалот» Уотерхауса, которую я уже десятки раз копировала прежде. Мне даже нет нужды смотреть на оригинал, я могу рисовать по памяти. Но вместо рыжеволосой волшебницы Уотерхауса в лодке сидит Зоуи. Карандаши выписывают ее черные волосы, оливковую кожу, лодку, которая послужит ей могилой.
Я перевожу дыхание.
Впервые за эти дни все становится идеально понятным, словно я шла в густом сером тумане и вдруг выглянуло солнце. Теперь я понимаю, что пытался сказать мне собственный мозг.
Кейден уже сообщил полиции. Нет смысла ждать, пока они придут сюда, в дом Беллами. Меня все еще мутит и немного покачивает, но я больше не слышу пчел. Я кладу карандаш на стол и убираю тетрадь. С мрачной и твердой решимостью я принимаю душ и достаю из шкафа красную футболку и чистые шорты. Я подготовлюсь. А потом сама пойду в участок.