После поражения в русско-японской войне население разом упало и духом, и численностью. Что это за население — семь тысяч человек? Это даже не те 46 тысяч каторжных, проживавших тут до войны! По рассказам беженцев с Сахалина: куда ни глянь — везде заросшие дороги, засыпанные камнями узкоколейки, пустые дома бывших поселений, заброшенные угольные шахты. Главный город Александровск-Сахалинский захирел. Старые, царской постройки, городские здания обветшали. Вот люди всё бросали и уезжали на материк.
Северная часть «Чёрной реки», Сахалина, понеслась по порогам и стремнинам жизни. Закружилась в политическом водовороте противоречивых устремлений: амбиций, злобы, ярости, преданности царю и верности присяге, алчности. Во всей той пене, что противостояние идей выносит на гребень волны бытия людского.
Вопрос — ответ, вопрос — ответ.
Крутится событийный калейдоскоп, что ни день — новая картинка: новая администрация от временного правительства, декреты советской власти, снова переворот. И новые указы, теперь от Колчака. Затем новые постановления — уже от советской власти…
И всё в городе Александровске-Сахалинском. А где ещё? Не в тайге же у медведей? Не слишком ли много перемен властного блюда для семи тысяч жителей? Однако раз подали к общему столу, видели глазки, что ручки брали? Теперь ешьте, хоть повылезьте.
Вот и съели.
В 1920 году японцы, пользуясь слабостью нашей Страны Советов, опять завладели всем островом. Высадили двухтысячный десант в многострадальном Александровске.
Отчего японцам было теряться?
Их вон сколько, а тут — несколько тысяч жителей, да ещё измотанных постоянной сменой правителей.
Пять лет длилась японская оккупация. Но новые хозяева обустраивать северную часть острова тоже не спешили. Удовлетворились только тем, что выловили по лесам и сопкам всех сбежавших каторжан, сделавшихся по ту пору натуральными разбойниками.
«Внимательнее, — выругал себя Гриша, — отвечай на новый вопрос начальника школы!»
— Курсант, каковы были действия японской стороны, захватившей северную часть острова в 1920 году?
— Японцы поставили свою администрацию, ввели свои законы и празднование дня рождения их императора. Переименовали всё, что имело русские названия. Населённые пункты и даже улицы. Чтобы и память о русском стереть…
— Но потом, в 1925 году, — добавил Гриша, — вернули-таки японцы неправедно захваченную северную часть. По договору вернули. Пекинская конвенция от 1925 г. «Об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией».
— Всё верно. Отлично, курсант.
— Спасибо, товарищ начальник школы!
— Теперь ты видишь, как наша советская страна нуждается в пограничниках, в тебе лично? Как сейчас, в 1932 году, нашему молодому советскому государству катастрофически не хватает сил восстановить на Сахалине нормальную жизнь?
— Так точно, вижу. И не пожалею ни крови, ни жизни своей.
Пётр Михайлович с удовольствием оглядел ладную фигуру вытянувшегося перед ним курсанта в форменной гимнастёрке и шароварах, высоких сапогах. На тёмно-синей форме красиво выделялись зелёные нагрудные и нарукавные клапаны, алела суконная звезда.
Ясное, открытое лицо сияет искренностью.
Хороший командир-пограничник перед ним.
Достойная смена.
7. Остров Сахалин. Как оно было?
Вот на этот берег и ступила новая смена молодых пограничников с юными жёнами. Красноармейцы и молодые командиры. Восстанавливать хотя бы границу. Заново обживать север Сахалина.
Что сказать?
Удручающее впечатление произвёл Александровск на прибывших из ухоженного «столичного» Владивостока. Внутренне подобралась и Тонечка.
Как тут люди живут?
В этих развалюхах?
Да где же они, люди?
И холодно как!
Город Александровск увешан криво начертанными лозунгами. Везде на одноэтажных административных фасадах — призывы к рабочим, комсомольцам, коммунистам, красноармейцам и… женщинам. Советским женщинам!
Восстановим!
А город — сплошь тёмные бревенчатые избы, сараюшки, на горизонте пологие холмы… И всё устлано снегом, закручено мутной пеленой пороши. Только дым из труб говорит, что и в этом безрадостном месте живут люди.
До новой заставы на границе добирались на подводах по угрюмой заснеженной равнине.
Вещей почти ни у кого не было. Как и где семья расположится — неизвестно.
Встречаются заброшенные бараки, деревянные «развалюхи», засыпанные снегом железнодорожные колеи, узкоколейки.
По пути Тонечка замечает привычные глазу силуэты красноармейцев в длинных шинелях и тёплых шлемах. За плечами у всех — винтовки. То они руководят расчисткой путей одноколеек, то маршируют по дороге…