Пояснять ничего не стала. К чему?
Теперь у Тонечки и Гриши были две девочки.
Права была та незнакомая женщина — никакого достатка в молодой семье не было. Но зато были любовь и полный семейный лад. Была радость, бодрая, журчащая, выбивающаяся из-под камней бытовых невзгод, как весёлый и бурливый ручеёк.
А дети есть дети.
Что им достаток или недостаток? Они умеют чудесно играть и с чурочками, и с бумажками, с травинками и камушками, им всё нипочём, были бы рядом любящие их и друг друга мама и папа.
Опять июнь. Остров вспыхнул цветами! Нигде не видела Тонечка такой пронзительной красоты природы, как на Сахалине, нигде не вдыхала такого звенящего, опьяняющего воздуха, как здесь.
Северный Сахалин понемногу оправлялся, восстанавливался. Но как медленно! Хотя в самом Александровске стройка идёт вовсю! И людей прибавилось. Уже совсем город на город стал похож!
Шли разговоры о перебазировании сюда, на Сахалин, авиационного полка для охраны границ.
По рельсам пыхтят дрезины, резко свистят «кукушки», торопясь довезти до порта свой груз брёвен или угля.
Только жизнь на заставе оставалась всё той же. Тяжёлой и опасной. После «вылазок» японцев иногда приходилось хоронить бойцов… Друзей.
Тонечка старалась не плакать, закусывала губу, чтобы сдержаться.
Жёны… вдовы теперь… стояли с окаменевшими серыми лицами.
Прощальный залп.
Спи спокойно, дорогой товарищ, ты честно выполнил свой долг перед Родиной.
И снова шли будни заставы.
А потом была осень, долгая и щедрая. Пришла она в том, 1937 году с грибами, ягодами, с летящими паутинками, с буйством красок и косяками перелётных птиц, готовящихся в обратный путь. В сентябре солнце было всё ещё по-летнему тёплое и сильное.
Но над Тонечкой и Гришей понемногу начали сгущаться тучи.
Тонечка опять оказалась на виду.
Засияла новой женственной красотой.
И вышло нехорошо.
Холостой начальник тыла сахалинских погранвойск её заприметил. Не раз и не два приезжал он на заставу якобы «по делам», а сам приходил к общежитию… поговорить… Один раз получил «автограф» через всю щёку, другой раз, когда Тонечка рубила дрова в сарае, огрёб за дерзость свою от неё поленом по хребтине и позорно бежал. Скрыть этот «афронт» ему было невозможно, и он, вроде как со смехом, выговаривал Григорию:
— Ну, строга твоя жена, шуток не понимает!
Григорий перемолчал, зло глянул на начальника. Какие тут шутки?
И дело на том не кончилось. На Григория нежданно пришла анонимка, что у него в сундуке якобы спрятан халат с драконами.
И опять судьба вмешалась. Григорий узнал о готовящейся против него злой интриге, в конце которой весьма вероятно, даже непременно был бы арест, и сам пошёл ва-банк. Он явился к партийному начальству с таким напором и такими словами:
— Если я — потомственный крепостной крестьянин — враг народа, то кто тогда друг народа? Анонимщик?
Надо было знать эмоциональную силу молодого Григория. Она, как цунами, сметала города и океаны! И почти пошитое дело было «пока» убрано под сукно.
Не будучи наивным, Григорий понял, что начальство, желая заполучить Тонечку, его, Григория, уберёт рано или поздно. Он написал прошение о переводе в любое другое место, мотивируя свою просьбу тем, что Тонечка переболела дифтеритом и получила осложнение на сердце, поэтому холодный и тяжёлый климат Сахалина был ей труднопереносим.
И его просьбу удовлетворили!
Рука судьбы проявилась и в том, что очень скоро пришёл приказ о переводе Григория, а того начальника надолго вызвали на материк.
Мусенковы ехали на пароме во Владивосток. Тонечка дрожала всю переправу, ведь паром был ещё в ведении Сахалина.
Вдруг пришлют телеграмму! Вдруг их вернут!
Но обошлось. И молодая семья спокойно сошла на берег материка.
В Приморье начиналась золотая осень! Тонечка, сидя у окна вагона, вертелась в нетерпении, рассказывала Грише, что казаки-первопоселенцы особым воображением не отличались и станции называли просто по порядку, считая речки, текущие из центра Владивостока: Первая речка, Вторая речка.
А вот и Угольная! Гриша, подхватив чемоданы и Лизочку, уже выскочил на перрон.
— Верочка, дай маме ручку. Сходим.
Сердце бежало впереди Тонечки.
Знакомая и родная улица!
Синяя сопка, зелёная, но уже кое-где желтея и краснея в осенней листве, плывёт в сентябрьском мареве на горизонте…
— Мама! Это мы! — захлебнулась Тонечка слезами.
— Катерина Павловна, принимайте гостей!