— Гриша, мы и правда с тобой как из тайги! — шутила Тоня.
Но Гриша замечал нотку печали в её голосе и давал себе слово в лучшие наряды разодеть её, свою красавицу! Вот только получит денежное содержание, когда прибудет на место службы, и накупит Тосе всего-всего! Хватит, настрадалась она, теперь они заживут получше.
Долго ехали. Многое на пути увидели, а речей попутчиков выслушали ещё больше.
— Гриша, и книг читать не надо, всё люди расскажут, — смеялась Тонечка.
— Всё расскажут, да и не по одному разу.
Старалась Тося учиться у попутчиков говорить правильно, без дальневосточных прибауток и словечек. Хотелось ей ничем Гришу не смутить, достоинства жены его, командира Красной армии, не уронить.
Корила себя она, а не замечала, какими завистливыми глазами глядели на её мужа попутчики-мужчины, как и не замечала в своей прелестной наивности и простодушии направленных на неё жарких взглядов, полных восхищения.
Грациозна и изящна была Тонечка, выдержанна и немногословна.
Но как пылали её глаза, как лукаво умела она усмехнуться, приопустив ресницы, какая роскошная корона из кос украшала её головку, как притягивала взоры плавная линия покатых плеч, округлые руки, высокая грудь, тонкие лодыжки.
Во всём её теле чувствовалась порода.
Когда Тонечка, изящно выгнувшись назад, маленькими ручками поправляла, перекалывала шпильками свои косы, мужчинам-попутчикам кровь бросалась в лицо, и они под разными предлогами спешили выйти из купе Мусенковых.
Наконец длинное-предлинное путешествие окончилось. Приехали!
Новым местом службы Григория была юго-западная граница СССР. Граница между Молдавией и Румынией. Теперь им служить и жить под Тирасполем на заставе. Бессарабия — так звали то место тогда. Бессарабы — так звала местных и Тонечка.
Она писала матери:
«Тут всё по-другому. Земля совсем плоская. Сколько ни смотри, всё ровное как стол! И поля, поля, виноградники! Тайги нет. Лесов совсем мало, не то что у нас. И сопок нет. Ой, тепло же тут! И не ветра дуют — ветерки, мягкие, ласковые! После Сахалина мне кажется всё это — рай земной! И девочки не болеют. Представляешь? Совсем не болеют! И зимы почти нет. Не то что на Сахалине!»
«Люди мне непривычные, невысокие, черноглазые и темноволосые, но все очень резкие. Смотрят так колко и говорят по-своему. Празднуют часто. Поют на своих праздниках много. Песни же у них — не как у нас, протяжные, а как-то быстро и дико они поют, но ноги сами в пляс летят от их песен. На месте не усидеть! Вот правда истинная! И ещё там играют не на гармони, а на маленьких скрипочках, так быстро-быстро пиликают, прямо рвут струны».
«Много винограда. Из него все местные давят вино и пьют вместо воды. Вино это не пьяное совсем. У каждого на базу есть дедами ещё вкопанный кувшинище для вина. Мне говорили, что кувшин этот — больше человеческого роста. Так одна семья всё вино из этого кувшина выпивает за год! И по осени давят туда новый сок. Мы как приехали, так все местные виноград как раз давили. Ногами! Чудно!»
«А если мужики тутошние по-настоящему крепко напиться хотят, они пьют местную самогонку из слив. Сливянка — так называют её по-нашему. Говорят, она шальная, люди от неё звереют прямо!»
По прибытии Григория Сергеевича назначили командиром пулемётного дивизиона погранзаставы, одной из четырёх на этом участке, что находилась в ведении пограничной комендатуры Тираспольского укрепрайона. Теперь у него много подчинённых! И большая ответственность. Теорию и практику пограничной службы Григорий изучил серьёзно, да и продолжает самообучение.
Тонечка писала:
«Читает, когда может урвать время. Стал такой серьёзный, озабоченный!»
Ещё Тонечка с гордостью сообщала, что Гришу уважают, он на хорошем счету, и у него везде порядок. Вот он какой, муж её дорогой!
Застава эта была — не чета сахалинской. Всё обустроено. И большой город недалеко. Можно иногда туда съездить. Семьи пограничников снимали жильё у местных жителей. Тонечка познакомилась и подружилась с женщиной. У неё и остановились. Сняли полдома с отдельным входом.
Так и жили.
Григорий дни и ночи проводил на службе.
Тонечка же день-деньской была с детьми.
Лизочка и правда была полной противоположностью бедовой Веры. Была она беленькой, угловатой, тихой. Росла привязчивой и нежной, но страшно обидчивой и ревнивой.
За мамино внимание дочери воевали на равных, истово и постоянно. Когда ночами Гриша был на службе, Тонечке приходилось всё время спать на спине, чтобы дочери, лежавшие по обе стороны от неё, не ревели от соперничества и не дрались.