Из вагончика выглянул кто-то, издали похожий на Алексея, нерешительно окликнул степь:
— Варь? — не дождался ответа и нехотя прикрыл за собой дверь.
— Идите, нечего вам из-за каких-то стариков время терять!
— А вы? Одному вам нельзя оставаться…
— Это почему же? — насторожился Павел Савельевич.
— На людях вам лучше. Да вы и сами знаете.
Она так верила в правоту своих слов, что Павлу Савельевичу вдруг расхотелось с ней спорить.
— Я скоро приду, — пообещал он. — А вы идите. Ждут ведь вас.
Варя счастливо засмеялась.
— Ничего, подождут…
Сдается, ей так хорошо было сейчас, в самом начале своей любви, что даже захотелось приглушить радость, чтобы та не затопила всю ее целиком, а вошла бы в свои спокойные берега. Павел Савельевич смутно чувствовал, что с очень счастливыми людьми может приключиться и такое, хотя догадка его была чисто теоретической и на свой опыт опереться он не мог.
Он не привык жаловаться на судьбу, но самые большие радости были связаны у него с работой, а то, что принято называть личной жизнью, особенно счастья ему не принесло. Павел Савельевич никого не винил, но что было, то было. Лишь в стародавние времена, на самой заре его юности, выпала и на его долю минута, отчасти схожая с нынешним Вариным избыточным счастьем. Но за давностью лет он и сам уже не помнил толком: была эта пронзительная минута на самом деле, или много позже, перебирая свою жизнь, он придумал себе в утешение красивую эту сказочку, чтобы во всем сравняться с другими, насквозь счастливыми людьми…
— Подождут кому надо, — повторила Варя и не в ладу со своими словами заспешила в вагончик.
Павел Савельевич проводил ее глазами, привычно растирая рукой левую половину груди, где опять запокалывало. Не повезло ему с Варей. И откуда у нее взялась эта нелепая мечта — перевоспитывать хулиганов? Уж не преувеличивает ли она свои малые успехи на этот счет в бригаде? С нее станет…
Так или иначе — осечка. Но Павел Савельевич не был обескуражен. Он давно уже свыкся с повадкой жизни: не только в большом, но и в малом не идти ему навстречу, а делать все наперекор. Одного он никак не мог понять: со всеми жизнь проделывает такие штуки или облюбовала лишь его для каких-то неведомых ему экспериментов? Вот и седьмой десяток разменял Павел Савельевич, а в этой закавыке так и не успел разобраться.
У вагончика Варя призывно взмахнула рукой и крикнула:
— Жде-ем!
Павел Савельевич посидел, пока сердце выровняло свой стук, и поднялся с шершавого камня. Мелкую траншею окопа он одолел и с холма спустился вполне благополучно, а внизу его сразу кинуло в пот. Плохо ему стало и, главное, незнакомо плохо. Такого с ним еще ни разу не было. Или болезнь его шагнула на новую ступень, или на этот раз навалилось на него что-то совсем иное, никак не связанное с прежней, обжитой уже им хворью.
Трудно стало дышать и двигаться. Сам воздух вокруг сделался вдруг вязким, густым. Было такое ощущение, Что он стоит в воде, которая со всех сторон охватила его, сомкнулась над головой и тащит куда-то. И даже не вода то была, а какая-то другая, более тяжелая и плотная жидкость, чуть ли не ртуть. И не было сил одолеть этот плотный поток.
Он даже не пытался достать свой припас. Не дотянуться ему сейчас до кармана и не снарядить кусок сахара спасительными каплями. Кружилась голова, сердце замерло, будто и не было его вовсе. «Пропало без вести…» — машинально подумал Павел Савельевич. Его качнуло, он изо всех сил старался удержаться на ногах, ибо твердо знал: если упадет, ему уже не встать.
Кажется, не суждено ему дойти до вагончика. Вот сейчас он рухнет и больше уже не поднимется. Медленно, не поворачивая головы, Павел Савельевич скосил глаза — сначала в одну сторону, потом в другую, оглядывая место, где стоял. Неужели з д е с ь? Здесь, значит…
И крепко не понравилось ему это место: под ногами валялся мусор: тряпки, пустые консервные банки и еще какая-то дрянь, а в вечернем остывающем воздухе резко воняло табачищем. Павел Савельевич бросил курить всего месяц назад, и сейчас табачный смрад был ему особенно противен. Беда настигла его возле бригадной курилки, и от бочки с водой, врытой в землю, сильно тянуло мокрыми окурками. На миг он зримо представил толстые, разбухшие в воде окурки, смахивающие на червей, и его передернуло от отвращения.
Вот, значит, какое местечко уготовила ему судьба для последних минут на земле. Павел Савельевич и тут узнал враждебную выходку жизни, стремящейся согнуть его и поставить на колени. Он уверился вдруг, что на этот раз ему не выкрутиться, недаром болезнь сегодня так часто донимала его. И сразу все запротестовало в нем. Он даже не так против смерти взбунтовался, как против того, что распрощаться с жизнью ему придется именно здесь, в этом затрапезном месте. Неужели он лучшего места не выслужил за всю свою жизнь?