Выбрать главу

Если б моя воля, я так бы и сделал. Но полной веры в то, что я имею право так поступить, у меня все же не было. Я заехал в такие дремучие края, что больше всего боялся по неведению наломать тут дров. Откажись я мирить драчливых супругов, и вдруг, чем черт не шутит, сплавщики осудят меня. А то еще пьяный муженек прибьет жену до смерти, и я же первый буду кругом виноват. Кто их, местных жителей, разберет? И что здесь у них перепадает от ревнивого мужа жене, которая малость набедокурила? В конце концов, я тут человек новый, и не мне переучивать аборигенов, тем более вот так, с ходу…

— Ну что ж, — храбро сказал я, напяливая пиджак, — пойдемте глянем на вашего ревнивого такелажника!

И первый шагнул к двери, приглашая Ерохину следовать за мной.

— А зачем вам-то к нему на поклон идти? — подивилась та. — Я его кликну, он и сам прибежит.

— А вдруг не прибежит? — заупрямился я. — Все-таки не обязан он передо мной отчитываться в семейной жизни.

— Как это не обязан, ежели вы ему прикажете?

Ерохина недоверчиво глянула на меня. Кажется, она засомневалась даже, всамделишный ли я начальник или всего лишь бесправный студент-практикантишка и уж не ошиблась ли она дверью, постучавшись ко мне.

Я взглядом постарался убедить ее, что начальник я самый что ни на есть настоящий, более взаправдашних даже и не бывает.

— Заявится как миленький! — обнадежила меня Ерохина, уверившись, что никакого обману тут нет и дверью она не ошиблась. — Это он со мной такой отчаянный, а Филипп Иваныч в строгости его держал. А теперь вы заместо Филиппа Иваныча…

Далось ей это заместо!

Ерохина повеселела, выцарапав у меня согласие поговорить с ее муженьком. Недавний горемычный ее вид показался вдруг мне сплошным притворством. И слезы свои жидкие, сдается, она лила не так от обиды и боли, а затем лишь, чтобы разжалобить меня.

— Вы с ним построже, — попросила она напоследок, уже взявшись за ручку двери. — Спуску ему не давайте. И не больно верьте, ежели станет на меня наговаривать.

Она поспешно вышла, точно забоялась, как бы я не передумал. Несмотря на все ее уверения, что муженек явится как миленький, по первому моему зову, я все-таки надеялся, что он не придет. По крайней мере, я бы на его месте ни за что не пошел. И охота ему добровольно ставить себя под удар?

В ожидании неприятной беседы я слонялся по просторной и совсем еще не обжитой мною квартире и прикидывал загодя, как мне вести себя с буйным такелажником: с чего начать и на что напирать в разговоре? Больше всего я жалел тогда, что не выведал у Ерохиной, сколько у них детей. Мне почему-то казалось: знай я в точности, сколько у них детей и какого они возраста, так быстро припер бы такелажника к стенке.

Прежде мне приходилось иногда мирить своих рассорившихся дружков. Но тогда мы все были на равных правах, я мог ничего не добиться своими уговорами, и это ничуть не умаляло меня ни в собственных глазах, ни в глазах приятелей. А теперь к помощи моей прибегали не дружки мои, а подчиненные, и это в корне меняло всю картину. На ошибку, даже самую малую, я просто не имел сейчас права. Ведь от этого нулевого дела пойдет отсчет всем моим последующим делам здесь. От меня ждали правильного, бесспорного и желательно мудрого решения. А где его взять, это желательно мудрое? Где они продаются, такие завидные решения, почем десяток?

Словом, я чувствовал себя примерно так же, как много лет назад, когда мы ставили в автоколонне пьесу и перед самым спектаклем механик, который должен был играть старика партизана, скоропостижно простудился, и роль его поручили мне. Я не успел вызубрить крохотную эту роль и дико волновался в ожидании своего выхода. Лицо мне вымазали какой-то гадостью, нацепили бороду из пакли, и я все время боялся, как бы борода не отвалилась. Одной рукой я сжимал тогда берданку, настоящую, без театрального обмана, взятую напрокат у ночного нашего сторожа за пачку «Беломора», а другой все придерживал ненадежную свою бороденку и уповал на суфлера — старшего бухгалтера, славящегося умением подбивать годовые балансы копейка в копейку и по этой причине внушающего мне доверие…

А теперь хоть и не было на мне непрочной бороды из пакли, но не предвиделось и спасительного суфлера.