«Ну, а там известно, как решают…» — думал Кожин.
И не то пугало Александра, что его будут судить судом военного трибунала. Он боялся бесчестья, позора.
У Кожина был не такой характер, чтобы сдаваться, сразу же склонять голову. За своих подчиненных он мог стоять до последнего, мог ругаться, доказывать. Доказывать до тех пор, пока не восторжествует правда, а. за себя… За себя бороться он не умел.
Кожин с сожалением потрогал пустую бутылку. В это время в землянку, низко пригибаясь, вошел Воронов. Он только что вернулся от комиссара дивизии. Иван Антонович ездил к нему с материалами, со свидетелями, доказывал, что нельзя отстранять Кожина от командования полком, а тем более судить. С ним соглашались, но… «С комиссией трудно спорить», — говорили ему. «Да почему? Почему трудно, если человек не виновен или не настолько виновен, чтобы его можно было судить?» Комиссар дивизии обещал съездить к члену Военного совета армии и даже поговорить с командующим, но не ручался за положительный результат.
Молча раздевшись у порога, Воронов как-то отчужденно, строго посмотрел на Кожина.
— Хоро-о-ош, нечего сказать.
— А-а-а, комиссар… Здравствуй. Привез нового командира?
— К сожалению, не привез. А надо бы, — ответил Воронов и прошел к столу, небрежно отодвинул пустую бутылку, миски с остатками пищи. — У тебя есть что-нибудь перекусить, Валерий? — спросил он у Голубя.
— Есть, товарищ комиссар, есть! — с радостью воскликнул Голубь, думая: «Теперь все будет в норме. Уж кого-кого, а Воронова майор Кожин послушается, перестанет пить».
— Тащи, а то я с утра ничего в рот не брал.
Голубь вышел. Александр с того момента, как Воронов переступил порог землянки, не спускал с него глаз, скептически смотрел на него. Он заранее знал, что поездка Воронова к комиссару дивизии ничего не даст. И сейчас по настроению Ивана Антоновича он видел, что не ошибался.
— Что же, тебя в дивизии даже не покормили?
— Не покормили, — коротко ответил Воронов.
— Попятно. С плохим командиром и комиссару неважно живется. Не тот почет.
— Не тот. Ты только посмотри, на кого ты стал похож.
Кожин потрогал расстегнутый ворот гимнастерки, ощупал густую щетину на бороде, хотел взяться за широкий командирский пояс, но не нашел его на месте.
— Да, действительно видик не того…
Катюша на подносе внесла ужин комиссару. Голубь принес чайник и поставил на стол.
— А водка? Где водка? — напустился Кожин на Валерия.
Валерий молча переступал с ноги на ногу и не знал, что ответить командиру. Катюша растерянно моргала глазами, глядя на комиссара.
— Принесите водки. Да побольше! — распорядился Воронов.
Теперь уж совсем растерялись и Голубь, и Катюша. Даже Кожин и тот с удивлением смотрел на Ивана Антоновича.
— Ну, что же вы стоите? Тащите все, что есть.
Голубь и Катюша со всех ног бросились к выходу и через несколько минут уже снова вошли в землянку, неся в руках по две поллитровые бутылки.
— И это все? — деланно удивился комиссар.
— Все. Больше нет… Вот честное слово, — ответила вконец растерявшаяся Катюша.
— Жаль, что так мало. Ну да ладно, я думаю, обойдемся.
Когда Катюша с Валерием вышли, Воронов ловким ударом ладони по донышку выбил пробку из бутылки и налил полный стакан водки Кожину, а потом себе.
— Давай выпьем! Гулять так гулять!
Кожин хитро поглядывал из-под густых, насупленных бровей на комиссара. Потом взял в руки наполненный доверху стакан. Чокнулись. Воронов, даже не пригубив, поставил стакан на стол и с аппетитом начал есть жареную картошку.
— Ну давай, что же ты? — предложил Кожин.
— Пей, я сперва поесть хочу. Нельзя же на голодный желудок.
— Нельзя-я-я… Эх вы, по-ли-тики! Думаешь, я не разгадал твой фокус?.. Вот, мол, мой ход конем. Умный поймет, а дурак… Только я так, брат, считаю. С дураков меньше спросу. И поэтому будь здоров! — И Кожиц залпом осушил стакан.
Воронов налил еще.
— Пей, — спокойно, как ни в чем не бывало, снова предложил он.
Кожин посоловевшими глазами смотрел на комиссара.
— Ты что, издеваешься надо мной?
— А почему бы и не поиздеваться над слабым человеком? У тебя же нет ни воли, ни характера.