Невдалеке от наблюдательного пункта залегли пулеметчики Озеров и Чайка. Они прикрывали свой батальон с левого фланга. Кожин их хорошо видел и слышал обрывки их речи.
— А ты говорил, Ваня!.. — крикнул в сторону Озерова Чайка, быстро меняя на своем пулемете магазин. За второго номера был теперь у него другой — молодой, светловолосый парень с веснушчатым лицом.
Озеров, видимо, не слышал слов Николая, хотя находился в соседнем окопе. Припав к пулемету, он длинными очередями стрелял по гитлеровцам, выбежавшим из-за подбитых танков.
— Ива-а-ан! — снова крикнул Чайка.
Озеров, все так же не отрываясь от пулемета, повернул голову к другу. При виде его лица Кожин даже вздрогнул. Закопченное пороховым дымом, обезображенное злобой, лицо Ивана было залито кровью. «Как же он стрелял?» — подумал Александр.
— Ты… Чего тебе? — сердито спросил Иван, будто не гитлеровцы, а именно Чайка был повинен во всей этой кутерьме.
— Ничего. Что ты на меня рычишь, как тигр? Давай лучше перевяжу тебя!.. — крикнул Николай и по ходу сообщения перебежал к другу.
— Какие тут, к черту, перевязки! Видишь, что делается?!
— Вижу. Фрицы решили перекур устроить, отошли за танки.
Иван рукавом шинели смахнул с лица кровь и только теперь увидел, что фашисты и в самом деле отошли.
— Да, действительно, — сказал Озеров и посмотрел на свой рукав, которым только что вытирал лицо. На рукаве была кровь.
— Когда это меня?..
— Это уж ты у них спроси, — кивнул Чайка в сторону гитлеровцев, потом, сняв с головы друга мокрую от пота и крови шапку, посмотрел на рану чуть повыше левого уха. Рана, по-видимому, была небольшая, но сильно кровоточила.
— Ну, что у меня там?
— Ничего. Голова на месте, но, честно говоря, она тебе, Ваня, ни к чему. Так, лишняя деталь.
— Это почему же «лишняя»?
— А потому, что ни черта не соображает. Тебе для чего каску выдали? Думаешь, для того, чтобы щи в ней варить или, может, картошку чистить? — заканчивая перевязку, ворчал на друга Николай.
Озеров вытащил из кармана черный бархатный кисет, вышитый белым бисером, и стал сворачивать огромную козью ножку. Привалившись к стене окопа, молча закурил и только потом ответил:
— И чего ты в пулеметчиках ходишь, понять не могу? Тебе бы в самый раз в старшины податься. Самая подходящая для тебя должность.
— Да уж тебя-то я бы вымуштровал. Ты бы у меня по струнке ходил.
— Вот, вот. От тебя только этого и жди, — сказал Озеров и, заметив, что немцы снова бросились в атаку, припал к пулемету. — Ну, давайте, гады, давайте! — кричал Иван, нажимая на спусковой крючок.
— Бой не утихает… — возвратившись в блиндаж, сказал Кожин.
Петров не успел ответить ему.
— Доктора!.. Где доктор?! — услышал Сергей Афанасьевич из-за двери чей-то встревоженный голос. В блиндаж вбежал молодой красноармеец.
— Доктора!
— В чем дело? — спросил Кожин.
— Убили, товарищ майор… Комиссара убили!
— Воронова?
— Да. Я сам видел, как он упал.
— А ну, Гришин, найти Нину и скорей туда.
Гришин бросился к выходу.
— Скорей, а то в живых не застанешь, — торопил радиста молодой красноармеец.
В это время распахнулась дверь, и на пороге появился Воронов, поддерживаемый Ниной. Схватившись за косяк двери, шатаясь, он вошел в блиндаж. Через расстегнутый ворот на его груди виднелись окровавленные бинты.
— Кто это тут хоронить меня вздумал? — спросил Воронов.
— А я-то думал!.. — с радостным удивлением глядя на Ивана Антоновича, сказал красноармеец. — Я же сам видел, как вы упали.
— «Ви-и-и-дел!» А ты не всякому падению придавай значение. Это меня взрывной волной сбило с ног.
— Что ты нас успокаиваешь, как маленьких. У тебя же вся грудь в крови, — с тревогой проговорил Александр.
— Не волнуйся. Рана пустяковая. Это Нина спешила, перевязывала прямо под огнем, потому и кровь…
Кожин обернулся к военфельдшеру:
— Это верно?
— Да… А кровь — это ничего. Я сейчас перебинтую. Сменю повязки.
— Меняй, Нина, меняй! — прислушиваясь к грохоту артиллерии, доносившемуся с востока, сказал комиссар. Даже боль не смогла заглушить его приподнятого настроения. — Теперь нам нельзя умирать. Теперь нам долго надо жить. Нет, вы только прислушайтесь к голосу нашей артиллерии! Ведь началось то, чего мы так долго ждали…
Иван Антонович был очень возбужден и не мог сразу на слух уловить, что голос той самой артиллерии, о котором он только что говорил, начал постепенно затухать. Это сразу же уловил Кожин, и ему стало не по себе. Было совершенно ясно, что там что-то случилось: или захлебнулась атака наступающих соединений генерала Громова, или немцы опередили их и сами нанесли удар, снова прорвали фронт советских войск и… Об этом страшно было даже подумать.