А Кожин и Наташа еще долго сидели у костра и разговаривали. Наташа расспрашивала Александра о его детстве, родителях, о том, как он попал в Москву… Из слов матери она уже кое-что знала о нем, но ей хотелось знать еще больше. Александр как мог рассказал о себе. Вспомнил и друзей детства.
— Теперь не знаю, где их искать. Разлетелись из станицы в разные стороны. А Петька Буржуй, я говорил вам о нем, он погиб на Карельском перешейке.
— На Карельском? — переспросила Наташа.
— Да. В январе прошлого года.
Наташа помолчала немного, а потом стала рассказывать о своем отце, Петре Ивановиче Ермакове, который до начала войны с белофиннами работал в одном из научно-исследовательских институтов Москвы. В ноябре тридцать девятого он был мобилизован и отправлен на фронт, а в декабре пришла на него похоронная.
— Мы с мамой очень любили его, и он нас любил, — с грустью сказала девушка. — Нам трудно было поверить, что папа… здоровый, жизнерадостный человек — и вдруг… его уже нет на свете. Сразу же после войны мы с мамой поехали туда, на места боев. Две недели искали его могилу, но так и не нашли.
— Надо было пригласить с собой человека, который знал, где похоронен ваш отец.
— Мы так и сделали. В папином полку дали нам такого человека.
— И он не нашел? — удивился Кожин.
— Не нашел.
— Странно. Он что, забыл место?
— Говорит, не забыл. По его словам, слева от могилы отца была высокая сосна, а справа — кустарник. Но это, наверное, было в начале боев. А потом там не осталось ничего — ни сосны, ни кустарника. Один горелый бурелом да земля, изрытая глубокими воронками. Поди разберись, где чья могила…
— Да, это верно.
— Представляете, какой ужас! Жил, жил человек, имел семью, был любим, радовался жизни — и вдруг нет его. Даже могилу найти невозможно…
Часа в два ночи Александр заметил, что его собеседницу стало клонить ко сну.
— Ложитесь-ка вы спать, Наташа, — предложил он. — Вон там, возле Одежки.
— Ой, извините, пожалуйста. Я действительно уснула, — сказала девушка и направилась к копне сена.
— Погодите, я помогу вам…
— Да что вы, я сама!
— У вас так не получится. Подбросьте лучше в костер хворосту.
Наташа пошла к лесу, чтобы собрать сучьев.
— Далеко не уходите, — предупредил ее Александр.
— Ладно-о-о! — крикнула уже издали Наташа.
Кожин надергал из копны сена и устроил для нее мягкое ложе. Затем достал из своего рюкзака два военных одеяла. Одно из них постелил на сене, а другое оставил, чтобы девушка могла укрыться.
Вскоре Наташа принесла небольшую охапку сучьев, бросила их в костер и подошла к Кожину.
— Ну, вот вам и постель, — сказал он. — Ложитесь и хорошенько укройтесь одеялом, а то замерзнете.
— Спасибо… А вы как же?
— У меня шинель. Не замерзну.
Наташа легла, укрылась одеялом.
— Спокойной ночи, Саша.
— Спокойной ночи, — ответил Александр и отошел к костру. Там расстелил шинель, лег и, заложив руки за голову, стал смотреть в темно-серое небо и вслушиваться в ночь.
Было тихо. Только кузнечики трещали в траве, да коростель напоминал о себе однообразным скрипом. Изредка в эти звуки вплетались глухие удары по дереву: «тук… тук… тук…» Это дятел долбил своим крепким клювом березу, чтобы напиться живительного соку. «Ку-ку! Куку!..» — перекликалась с кем-то кукушка. И вдруг, перекрывая все ночные звуки, запел соловушек. Спрятавшись в прибрежных кустах, он затянул свою бесконечную прекрасную песню. Хрустально чистая, серебристая трель его голоса то взлезала ввысь и разносилась из края в край, то словно падала с поднебесья и сладостно замирала в кустах…
Вдруг Олег перестал храпеть и, приподняв рыжую взлохмаченную голову, прислушался на миг к каким-то звукам.
— Ну, будет клев, — буркнул он, поворачиваясь на другой бок и натягивая на голову воротник пиджака. — Вот увидите. Слышите, как рыба плещется? — Сказал и тут же снова уснул.
А Кожин лежал и не мог оторвать глаз от неба. Казалось, что он не лежит на земле, а какой-то неведомой силой поднят вверх и несется в безбрежном воздушном пространстве.
Это впечатление создавалось оттого, что густой белесый туман, который по ночам, словно молочный пар, поднимался над рекой, лугом и лесом, перед рассветом окутал всю окрестность и образовал величественный шатер над тем местом, где молодые люди расположились на ночлег.