— И хорошо, что горит. Злее будешь.
Несколько минут трудились молча.
— А мы их все равно побьем. Вот увидите!.. — сказал низкорослый, на вид щупленький боец с белесыми, чуть заметными бровями на потном, раскрасневшемся лице. Он работал в соседнем окопе, рядом с пулеметчиками.
— Оно, конечно, если уж сам Карасев прибыл на фронт, то тут немцам деваться некуда. Одна дорога им — в могилу, — сказал кто-то из бойцов.
Вокруг засмеялись.
— Чудаки, — беззлобно буркнул себе под нос Карасев и снова взялся за лопату.
В ходе сообщения появился капитан Кожин. Окинув опытным глазом окопы, Александр заметил, что бойцы перестарались.
— Взвод, сми-и-ирно! — подал команду Чайка. — Товарищ капитан…
— Отставить! Командира роты ко мне!
Через минуту к комбату, придерживая на боку полевую сумку, подбежал старший лейтенант Соколов и доложил, чем занимается рота.
Перед Кожиным стоял невысокий, по-спортивному подтянутый человек, с худощавым, бледным лицом.
Кожин любил этого командира за храбрость и находчивость. Александр вместе с ним участвовал в боях с японскими самураями у озера Хасан и сам видел, как тот вел себя в бою. А тут с окопами старший лейтенант допустил явный просчет.
Сначала командир батальона хотел ограничиться замечанием. И этого было бы вполне достаточно для Соколова. Но сейчас важно было, чтобы не столько командир роты, сколько сами бойцы поняли, что надо не закапываться в землю по самую макушку, а готовиться к жесткой, но активной обороне. Окопы делать такие, чтобы из них в удобный момент можно было быстро подняться в контратаку. Эту мысль надо было довести до сознания каждого красноармейца. И он решил тут же на наглядном примере показать бойцам их ошибку.
— Прикажите людям разобрать оружие и занять свои места. Быстро! — распорядился Кожин.
Старший лейтенант с удивлением посмотрел на комбата. «Зачем это?» — хотелось спросить ему.
— Ро-та-а-а… в ружье! — Когда оружие было разобрано, Соколов добавил: — По местам!
Красноармейцы заняли свои места. — Изготовиться к стрельбе! — приказал Кожин.
Соколов повторил команду. Красноармейцы положили винтовки на бруствер и стали готовиться к стрельбе по одиноко стоявшему дереву. Те, кто был повыше ростом, хорошо видели свои секторы обстрела и дерево, а остальные, могли стрелять только по самолетам. Стволы их винтовок, как они ни старались направить их на цель, были задраны вверх.
— Карасев, что вы видите перед собой? — спросил комбат.
— Небо, — чистосердечно признался тот.
Соколов покраснел. Рота всегда была на хорошем счету — и вот на тебе!
— Карасев! — снова обратился Кожин к невысокому солдату. — В чем ваша ошибка?
Карасев встал по стойке «смирно». Его глаза были устремлены в землю.
— Понятно, товарищ капитан.
— Что вам понятно?
— Окоп очень глубокий.
— Вот именно. — И к Соколову: — Старший лейтенант, проводите меня.
Когда они отошли довольно далеко от окопов, Кожин, строго посмотрев на Соколова, спросил:
— Вы что, таких элементарных вещей не знаете, старший лейтенант?
Соколов в душе был благодарен Кожину за науку, а главное — за то, что тот пощадил его самолюбие и не стал отчитывать при подчиненных.
— Я вас понял, товарищ капитан, — ответил наконец Соколов.
— Вечером лично проверю, как вы меня поняли! — жестко сказал Кожин.
Кожин по лесной, давно не езженной дороге шел к своему наблюдательному пункту, не спеша переставлял ноги в облепленных глиной сапогах по мягкому, отсыревшему ковру из пожухлых листьев. Внимательно присматривался к местности. Чем дальше он шел, тем больше убеждался в том, что уже однажды был в этих местах. Ну конечно же! Вон на опушке леса высотка с двумя березками на вершине. Кожин ускорил шаги, быстро поднялся на холм и подошел к молодым деревцам. Он даже потрогал их руками, как бы проверяя, те ли это березки… Сколько раз вспоминал он о них, видел даже во сне. И всегда рядом с этими ласковыми шептуньями был образ Наташи — милый, дорогой его сердцу образ…
Из добровольцев сформировали роту, которая должна была влиться в отряд Московского ополчения.
Уже к вечеру ополченцы были вооружены и выстроены на полянке. На самом левом фланге вытянулся Митрич. Он был очень доволен тем, что сумел настоять на своем и вместе с молодыми мужчинами стоял теперь в строю защитников Москвы.
Его хотели назначить на какую-нибудь нетяжелую работу в тылах полка или пристроить в санитарной роте. Но Митрич категорически отказался от такого предложения.