— Все уже готово, господин генерал.
Мизенбах встал и прямо с постели прошел в соседнюю комнату, где была устроена для него походная ванна.
Приняв ванну и выпив кофе, Мизенбах подошел к окну и стал смотреть на заснеженные улицы города. Мела поземка, в трубе противно выл ветер. «И так настроение отвратительное, а тут еще это завывание ветра». Генерал не мог отделаться от кошмара, который приснился ему этой ночью. «Чертовщина какая-то… Какой там Кремль! Какая Москва, если за последнюю неделю мои войска не продвинулись ни на метр! Словно в каменную стену уперлись. А фельдмаршал Клюге твердит свое: «Вперед и вперед!» Нет, так дальше нельзя. Надо что-то делать, как-то сдвинуть соединения с места».
В комнату вошел обер-лейтенант Вебер.
— По вашему приказанию прибыл генерал Ольденбург, экселенц!
— Пусть войдет, — не оборачиваясь, буркнул Мизенбах.
Вебер вышел. В комнату вошел невысокий полный генерал с кирпично-красным, грубоватым лицом. Щелкнув каблуками, он доложил о прибытии. Мизенбах продолжал смотреть в окно, на заснеженную, почти безлюдную улицу. Только какой-то старик вез на санках хворост да солдаты, подняв воротники шинелей, быстро шагали по тротуару.
Ольденбурга злило невнимание к нему. Он знал, что командир группы это делает специально, чтобы уязвить его самолюбие. Но что поделаешь, приходится терпеть. Ведь он, Ольденбург, знал, зачем его вызвали сюда. Вчера он не выполнил боевого приказа — не смог прорвать оборону русских в районе той злосчастной деревеньки. И все-таки никто не имеет права так грубо издеваться над ним. Ольденбург уже хотел возмутиться и напомнить Мизенбаху, что, если он ему не нужен…
— Почему вы не выполнили приказа, генерал Ольденбург? — злыми глазами глядя на командира корпуса, спросил Мизенбах.
Этого уж Ольденбург не мог вынети.
— Смею напомнить вам, что я — фон Ольденбург, а не… — командир корпуса сделал особое ударение на слове «фон».
Но Мизенбах не счел нужным реагировать на слова Ольденбурга.
— Почему не продвигаетесь вперед, я вас спрашиваю?
Ольденбургу пришлось проглотить и эту пилюлю. Еле сдержавшись, он начал объяснять:
— Я продвигался до тех пор, пока это было возможно, пока… В частях большие потери. В первом полку второй дивизии осталось всего четыреста сорок солдат. Войска измотаны до предела, не хватает офицеров, нет зимнего обмундирования…
Мизенбах прервал его:
— Знаю. Но… если завтра вы не овладеете указанными населенными пунктами, вами займется военно-полевой суд.
Этого Ольденбург уж никак не ожидал. Его, боевого генерала, который со своим корпусом прошел чуть ли не всю Европу, без поражений привел полки почти к самым стенам Москвы, грозятся отдать под суд.
— Меня — под суд?
— Да, вас. Вы проявили нерешительность и тем дали возможность русским оправиться от удара и преградить нам путь на Москву.
— Вы не можете обвинять меня в нерешительности, генерал. Мы сегодня несколько раз атаковали позиции русских, трижды врывались в деревню Дубки, и каждый раз они отбрасывали нас назад. Мы никогда, нигде не встречали такого сопротивления. Я сам в бинокль видел, как два русских артиллериста стреляли до последнего снаряда, подбили несколько танков, а когда у них кончились снаряды, они взяли связки гранат и бросились навстречу другим нашим танкам. Взорвали их и сами погибли под гусеницами…
— Это делает честь им, а не вам, Ольденбург, — перебил Мизенбах.
— Я докладываю так, как это есть на самом деле.
— Мне все это известно… Но надо же наконец сломить их сопротивление! Примите все меры и завтра с утра возобновите атаки.
— Без пополнения моих частей я не могу поручиться за успех.
— Хорошо, я поговорю с фельдмаршалом…
Проводив Ольденбурга, Мизенбах сел за стол и, обхватив голову руками, уткнулся в карту. Он смотрел на условные знаки, на линию фронта и никак не мог понять, откуда же у русских берется сила. Как они могли выдержать октябрьское наступление немцев? Да, их удалось потеснить на несколько десятков километров, удалось приблизиться к Москве… А ведь надо было окружить и уничтожить всю русскую армию, сосредоточенную под Москвой. Надо было захватить Москву. Нет, как это ни горько, но приходится признать, что «Тайфун» не сумел сокрушить русскую мощь, потерял силу, угас.
Снова в комнату вошел Вебер.
— Прибыл полковник фон Мизенбах, мой генерал.
Генерал повернулся к адъютанту:
— Что?
— Полковник фон Мизенбах… — повторил Вебер.
— А-а, зови. Пусть войдет.
Вошел полковник Мизенбах. Он был подтянут, чисто выбрит, но даже на его еще не старом лице чувствовался отпечаток усталости. Лицо стало бледно-серым, под глазами появились отеки, у рта резче вырисовывались морщины.