– Мне не нравится мысль, что ты встречаешься с мальчиком намного старше тебя, – сказала она, как только начала прибираться.
– Я не встречаюсь с ним; мы просто разговаривали. – Ну, ладно, он ожидал, что в какой-то момент я спасу его душу, но, эй, это не значит, что у нас было свидание или что-то вроде, верно?– Есть еще горячая вода?
Мама встряхнула электрический чайник и передала его мне. Я сделал еще чашку чая (Эрл Грей – я может быть и фрик, но цивилизованный) и выжала в него четверть лимона.
– Сколько ему лет?
Я посмотрела на нее поверх своей кружки. Она стояла перед нишей для плиты, тыкая в какие-то фрукты, висевшие в сетчатой корзинке. В трейлере, который мы делили, была одна спальня (ее) и вторая кровать (где спала я) была преобразована из крошечного столика и кушетки, на которой я сейчас сидела. У мамы был очень хороший нюх, на ложь. Я полагала, что она достаточно подозрительна и без моих рассказов о нежити в ее коллекции. – Гм… он моложе Имоджен.
– Да? Тогда ему должно быть около восемнадцати или девятнадцати. – Ага, плюс-минус пара сотен лет.
– Но все еще слишком взрослый для тебя. Я немного поболтаю с ним. Чтобы ты сказала о французских гренках этим утром?
Теперь запустилось мое чутье. Она предлагает приготовить мне завтрак?
– Звучит здорово. Ты не должна говорить с Беном, мам. Я не встречаюсь с ним или что-то вроде того.
– М-м-м. У нас есть пара яиц?
– В холодильнике. – Я наблюдала за ней несколько минут, пока она напевала про себя песенку, взбивая яйца, нюхала маленький пакет молока и решала, не слишком ли оно давнишнее, добавляла шепотку корицы, потом начала нарезать толстые ломти хлеба от буханки, которую вынула пол часа назад.
– О'кей. Что ты хочешь?
Она, повернувшись, взглянула на меня, ее брови хорошенько поработали над удивлением.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты готовишь завтрак. Ты никогда не готовишь для меня завтрак.
– Я наверняка это делала! Я готовила для тебя завтрак как раз прошлым… прошлым…
– Угу. Не можешь вспомнить, не так ли? Это было так давно.
Она отрицательно помахала мне лопаточкой.
– Я помню, словно это было вчера. Это было, когда ты сломала руку, поехав на велосипеде в школу. Я приготовила тебе яйца Бенедикт[11]. Ты любила их.
Я улыбнулась в свой чай.
– Мам, я была тогда в пятом классе.
Она повернулась к плите с самоуверенным сопением.
– Я только указала, что был случай, когда я готовила тебе завтрак.
– Обычно только если ты что-то хочешь от меня, так и угощенье. Что ты хочешь, чтобы я сделала? Если это включает переодевание в наяду, чтобы резвиться вокруг ручья как ты заставила меня сделать прошлым летом, ответ – нет. Одной дозы ядовитого плюща достаточно мне на всю оставшуюся жизнь.
Она плюхнула французский гренок на сковородку, ничего не сказав, пока не положила его на тарелку и не вручила мне. К моему удивлению она села за стол напротив, вместо того чтобы приготовить порцию для себя.
– Франни, я беспокоюсь о ярмарке. Это воровство – если оно продолжится, ярмарка обанкротится, и мы должны будем отправиться домой.
Домой! О, люди, как же я хотела отправиться домой! Домой, в наш маленький дом, с крошечным цветочным садиком, домой, к своей комнате с двумя протечками, когда усиливался дождь, домой, ко всему знакомому и нормальному, где у меня было свое место и никто там не беспокоил меня. Дом – звучит для меня просто прекрасно.
К сожалению, мама не чувствовала того же самого. Она подписала годовой контракт на круиз с ярмаркой, распространяя свои зелья и магию, покамест, вошла в контакт с Европейской Виссканской общиной. Она предвкушала этот год с нетерпением, которого я никогда у нее не видела. В течение трех долгих месяцев она ныла о том, как волнующе будет увидеть Европу, и что обучение я могу пройти с ней. Она даже убедила школьный департамент, что ее образования доктора философии будет вполне достаточно для обучения меня в течение школьного года, пока меня будут таскать по всей Восточной и Западной Европе.
Не поймите меня превратно; это не из-за того, что я люблю школу и ли что-то вроде, но, по крайней мере, мне это подходило. Сравнительно. Пока я никого не касалась. Большинство детей думали, что я была просто застенчивой, и меня это устраивало. По меньшей мере, никто не думал, что я была чудной.
– Я думала, Абсент сказала, что последняя группа сбежала с деньгами? Если они сбежали, как они могли еще украсть деньги?
Она побултыхала свою чайную чашку, ее ложка звякнула о края, когда она размешивала чай в дофиглионный раз.
От этого звука у меня свело зубы. Я намазала маслом свой французский гренок и размазала по нему малиновый джем.
– Питер сказал этим утром – это строго конфиденциально, Фран, ты не можешь никому шепнуть и слово об этом, даже Имоджен – что сейф был снова ограблен после того, как Абсент положила туда вечернюю выручку. Он сказал, что оказался перед необходимостью звонить в полицию, но я не вижу, что из этого выйдет какой-нибудь толк. Кто бы не украл деньги, это сделано очень умно. Он или она не настолько глупы, чтобы оставить свои отпечатки пальцев на сейфе. Особенно, если не…
Она остановилась и опустила взгляд на свой чай, когда отряхнув ложку, положила ее на стол.
– Если что? – спросила я сквозь набитый французским гренком рот.
Ее светло серые глаза поднялись, встретившись с моими.
– Если кто-то использовал свою специальную силу чтобы украсть деньги.
Я сглотнула.
– Но кто?
– Не знаю. Абсент не знает. Питер не знает. Никто не знает.
Я слегка пожала плечами, не собираясь признавать, что была бы несказанно счастлива, если бы ярмарке пришел конец и мы отправились домой.
– Полиция, возможно, нашла хоть что-то.
– Это не в ведении полиции, Фран. Есть только одна персона, которая вероятно сможет установить, кто вор.
Я не поверила своим ушам. Я вообще слабо верила всему, что могло раз и навсегда доказать полнейшее отсутствие даже самых маленьких экстрасенсорных клеточек в моем теле. По крайней мере, не провидческих. Я запихала другой кусок французского гренка в рот.
– И кто это?
– Ты.
Я подавилась, слезы брызнули из глаз, когда я захрипела, пытаясь набрать воздуха в легкие в обход большого куска французского гренка, застрявшего в горле.
– Ты единственная, кто сможет найти вора, Фран.
– Я ничего не смогу сделать, если задохнусь до смерти, – я задыхалась.
Она нахмурилась.
– Я серьезно.
– Как и я.
Она вручила мне мою кружку с чаем.
– Франни, ты должна сделать это. Я знаю, что тебе не нравится касаться кого-то… – я вытерла слезящиеся глаза тыльной стороной руки.
– Нет.
– … но это – чрезвычайная ситуация.
Я покачала головой, сделала глоток чая, снова закашлялась, и шмыгнула носом, их которого после удушья всегда текло.
– Нет!
– Я не просила бы тебя, если бы это было не так важно.
– Это не наша проблема! Абсент и Питер могут выяснить это сами, или сможет полиция.
– Они не смогут, детка. Если бы они могли, уже сделали бы. Ты должна помочь им.
– Я ничего не должна делать, – пробормотала я своему полусъеденному французскому гренку.
– Пожалуйста, Фран. Все наше будущее на кону…
– Это не наше будущее! – Заорала я, хлопая рукой по столу, так что затряслись кружки. Я вдруг настолько взбесилась, что не могла все объективно воспринимать. – Дом – наше будущее, а не это шоу фриков! Я не позволю превратить меня в монстра как они! Я просто хочу быть нормальной как все остальные. Ты понимаешь – нормальной, а? Не такой как ты!
Ее глаза расширились, и я поняла, что она собирается перейти к лекции «ты не фрик, тебя благословили, одарили умением, о котором другие только мечтают», я слышала ее примерно раз в месяц, и, по меньшей мере, раз в каждые пару дней после того, как мы прибыли на ярмарку, но я не могла выдержать этого снова.