– Продолжай, – разрешил я.
– Я считаю... Дорогой, как твой живот?
– Прекрасно. Почему ты спросила?
– Не надо было разрешать тебе вчера ночью пить. Ты уверен, что у тебя ничего не болит?
– Я в полном порядке, принцесса. Ты меня не перестаешь спрашивать о том, как я себя чувствую, все последние пять месяцев.
– Я знаю. Мне вдруг стало за тебя страшно, Грег.
– Да?
– Прошу тебя, будь осторожен.
– Куда ты клонишь?
– Я люблю тебя и не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, – вот куда я клоню.
Мы не привыкли бросаться словом “люблю”, наверно потому, что окружающие нас люди слишком злоупотребляли им.
Я прочистил горло:
– Я здоров, как бык, Натали. Перестань волноваться. Я выздоровел окончательно. Она покачала головой:
– Я не это имела в виду.
И тут ее прервал звонок в дверь. У нас был современный звонок, с музыкой, играл четыре мелодии, но, к сожалению, он не мог сказать звонившему, что мы никого не хотим видеть. Натали допила кофе и поставила чашку на поднос.
– Я посмотрю, кто там. Ты заканчивай завтрак. Звонок снова мелодично отыграл, я слышал, как Натали прошла через гостиную, открыла дверь и с кем-то разговаривает.
Потом кого-то впустила в гостиную и сказала:
– Садитесь здесь. Я скажу ему. – Она вошла в спальню со словами: – Это Ван Хорн, дорогой. Хочет тебя видеть.
– Зачем?
– Он не сказал. Лучше тебе умыться. Ты все еще в помаде. Она бросила мне халат и нашла шлепанцы. Когда я вошел в гостиную, Ван Хорн сидел на одном из наших самых неудобных кресел и был немного похож на продавца пылесосов, явившегося с целью уговорить хозяйку купить новую модель. На его коленях лежал продолговатый большой сверток.
– Привет, Ван. Чем обязан? Что у вас там? Он ответил с напряжением в голосе:
– Я хочу, чтобы вы опознали эту вещь для меня, если возможно.
– Конечно.
Я снял пару пепельниц и вазу с цветами со столика для коктейлей.
– Можете проводить вашу демонстрацию здесь, профессор.
– Это очень важное и серьезное дело, доктор Грегори. – Тон его выражал неодобрение. За все время нашего знакомства он ни разу не назвал меня или моих коллег по имени, хотя мы всегда называли его Ван. Наверно, так легче быть копом, если не завязываешь слишком близких отношений с подозреваемыми. И я не шучу, потому что для агента национальной службы безопасности каждый является подозреваемым всегда и всюду.
– Это вы напускаете таинственность, а не я. Хотите кофе?
– Нет, спасибо. – Он положил сверток на длинный узкий столик, достал маленький перочинный ножик и разрезал веревочку. – Я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели и как следует подумали, прежде чем ответить на мой вопрос.
Я кивнул. Натали, стоявшая рядом, положила руку мне на плечо. Она выглядела слегка испуганной. Я и сам испугался, по правде говоря. Ван Хорн развернул бумагу. Там оказался двенадцатизарядный “ремингтон”, автоматическое ружье с компенсатором на дуле. Короткая трубка распределителя была на месте. Я – не большой поклонник автоматических ружей и спокойно проживу без компенсаторов, чокборов, насадок и прочего, но некоторые обожают прибамбасы и все отдадут за эти излишества. Но не ружье заставило Натали охнуть, а то, что было на ружье. Ну, я-то видел кровь и раньше, даже кровь, смешанную с грязью и прилипшими сосновыми иглами.
– Переверните.
Ван Хорн положил палец под предохранитель и повернул ружье обратной стороной.
– Это ружье Джека Бейтса, – сказал я. – Мои слова можно проверить, все его ружья застрахованы в полисе, и в компании записан серийный номер, поэтому я не выдаю ничьих секретов.
– Вполне достаточно. А есть еще что-то, о чем вы хотите мне рассказать?
Я наклонился и принюхался к прорези компенсатора, где обычно скапливаются всевозможные загрязнения. Судя по резкому запаху жженого пороха, из ружья стреляли совсем недавно. Я покачал головой:
– Нет, исходя из незнания ситуации. За исключением...
– За исключением, доктор Грегори? Я подошел к телефону, стоявшему на столике в холле, нашел в ящике моток скотча, вернулся и бросил ему.
– За исключением того, что мне не нравится ваш тон. Заверните это и перестаньте играть в игры. Джек Бейтс – мой друг. Не надо приходить и совать мне под нос его проклятое ружье, не говоря ни слова о том, что с ним случилось.
Он спокойно спросил:
– А почему вы думаете, что с доктором Бейтсом что-то случилось, доктор Грегори?
– А что мне остается думать? Что он отстрелил голову курице, побрызгал ее кровью свое ружье и преподнес его вам как сувенир?
– А другой причины для волнений у вас нет?
– Например?
– Его поведение этой ночью. Он был сильно взволнован и подавлен. – Ван Хорн помолчал, поморщился. – Наверно, я хожу вокруг да около. Итак: покинув ночью дом Деври, доктор Бейтс несомненно направился домой, потом, загрузив свой джип снаряжением для кемпинга и охоты, поехал в горы по дороге, ведущей к лыжному спуску. Утром несколько ребят и девушек отправились туда же покататься и остановились, чтобы надеть на колеса цепи, потому что начиналась дорога наверх – очень скользкая. Это было в восемь тридцать. Они увидели автомобиль доктора Бейтса, и, пока ребята занимались установкой цепей, девушки решили прогуляться. Они нашли доктора лежавшим около своей машины. Он был мертв. Рядом находилось это ружье:
– Вот как.
Я смотрел на положенное на стол ружье со странным чувством: я столько раз бывал на охоте с Джеком, сидел рядом с этим ружьем и его хозяином на привалах и в засадах. Бывало, ругал ружье за то, что звук выстрела оглушителен и пустые гильзы имеют обыкновение отлетать вправо. Но и восхищался неоднократно: Джек как-то срезал сразу трех уток на болоте, потом достал канадского гуся, летевшего очень высоко. Я тоже неплохо обращаюсь с охотничьим оружием и мог даже переплюнуть Джека в точности стрельбы на дальность, но не являлся ему соперником, когда дело касалось дробовика. Здесь он был просто артист. Что ж, пожалуй, у меня получилась достойная эпитафия для охотника.
– Странно, что никто не слышал выстрела. Там, наверху, есть хижина, лесники обычно чутко реагируют на выстрелы.
– Они подъехали к месту происшествия, но потеряли много времени, потому что ошиблись с определением направления – их спутало эхо выстрела в каньоне. А когда наконец прибыли, молодые люди уже успели остановить несколько машин, и все вокруг оказалось затоптано.
Я хмуро взглянул на ружье:
– Там была картечь?
Ван Хорн помедлил с ответом. Все полицейские одинаковы – даже если их одеть в габардиновые костюмы и поставить на правительственную работу: они никогда сразу не ответят на вопрос, побоявшись нечаянно выдать кому-то секреты.
– Да, – наконец ответил он. – Почему вы спросили?
– Джек имел привычку для охоты ночью применять картечь. Обычно номер первый. Всегда держал заряженное ружье под рукой, когда был на охоте. На привале я постоянно с ним ругался. Не люблю, когда рядом лежит заряженное ружье.
– Понятно. Эта привычка была широко известна? Я пожал плечами:
– Мои разговоры с Джеком по этому поводу кто-то мог услышать. Впрочем, о данной привычке известно всем, кто ходил с ним на охоту.
– Вы с ним говорили прошлой ночью, я знаю. Он решил уйти из Проекта, верно? Деври говорит, что Джек был очень расстроен, – Ван Хорн посмотрел на Натали, очевидно, ей не полагалось слушать такую конфиденциальную информацию, – по поводу того, что он увидел в Неваде. Я и сам заметил состояние Джека, но видел его лишь несколько минут, когда он заехал на работу, чтобы оставить свой рапорт. А теперь я хочу услышать ваше мнение – был он настолько расстроен, чтобы убить себя?
– Это чертовски глупый вопрос, Ван. Если бы прошлой ночью такая мысль пришла мне в голову, я бы предпринял какие-то меры.
– Нет, если были сильно расстроены его желанием прервать работу с вами.